29 октября 1740 года эдинбургский адвокат и судья Александр Босуэлл праздновал рождение сына Джеймса.

Портрет Джеймса Босуэлла

Что до виновника торжества, то для него появление на свет божий стало не столько поводом для радости, сколько началом многолетней каторги по исполнению сыновнего долга. Будучи первенцем во всех отношениях достойных родителей, он с детских лет нес на своих плечах груз ответственности за честь семьи. Покорившись отцовской воле, Джеймс взялся грызть гранит юриспруденции, но с тоски вскоре сбежал в Лондон. Столица в полной мере удовлетворила чаяния молодого человека, однако столь многообещающе начавшаяся дружба была прервана всесильным родителем: блудного сына вернули домой и снова засадили за учебники.

Пару лет спустя в 1762 году Джеймсу удалось отпроситься у отца вернуться на годик в Лондон.

И какой это был год! Сбросив тяжкий груз родительских надежд и амбиций, юный Босуэлл с головой окунулся в бурный круговорот столичной жизни. Знакомства с лучшими людьми эпохи перемежались «удовольствиями для тела и ума» («pleasures both of body and mind«). Наученный горьким опытом знакомства с Signor Gonorrhoea, пылкий юноша вынужден был осторожничать: уж коли утешаться в объятиях носительниц венерических ценностей, так только во всеоружии, а лучше найти приличную девушку.

Увы, но 24-летняя актриса Луиза не оправдала возложенных на нее надежд. Не увенчались успехом и попытки убедить себя в аморальности и низменности беспорядочных связей. В общей сложности Signor Gonorrhoea приходил в гости к Босуэллу 18 раз.

Джеймс Босуэлл. Портрет работы сэра Джошуа Рейнольдса

Тем временем лелеемый Босуэллом-младшим план пристроиться в ряды гвардейских офицеров на казенный счет и таким образом покончить с ненавистной юриспруденцией ради удовлетворения сердечной склонности к писательству провалился.

Рутина судебных разбирательств снова домокловым мечом повисла над головой нашего героя. В качестве последней просьбы приговоренного он обращается к отцу за разрешением съездить в гранд-тур по Европе.

В Швейцарии он напрашивается в гости к Жан-Жаку Руссо. Престарелый философ, который сильно болел и «поминутно нуждался в горшке», не устоял перед напором странствующего англичанина и, возможно, его восторженным преклонением перед властителем умов всей просвещенной Европы и поплатился за свою слабость целой серией «интервью».

Расставаясь, новоиспеченные друзья обнялись и обещали писать друг другу. Правда, оживленного обмена письмами за этим не последовало. Зато год с небольшим спустя наш герой, сопровождая из Парижа в Лондон служанку/любовницу укрывшегося на туманном Альбионе Руссо, не упустил возможности разделить с ней радости скоропостижного романа. Первоначальный энтузиазм по поводу приезда дорогого друга в Англию быстро сменился равнодушием: удовлетворив любопытство, Джеймс Босуэлл и думать забыл про старца.

Примерно по такому же сценарию развивалась и дружба Босуэлла с Вольтером. Последнему, правда, пришлось еще и по настоянию визитера поговорить на чужом языке. 70-летний Вольтер жаловался:

Чтобы говорить по-английски, надо помещать язык между зубами, которых у меня не осталось».

Вернувшись в Шотландию, Джеймс Босуэлл пополнил собой адвокатские ряды и 17 последующих лет исправно и прилежно исполнял свои профессиональные обязанности в уголовном суде.

Однако его сердце было по-прежнему в Лондоне; редкие вылазки в столицу мира с безудержными пьянками в дружеском кругу, авантюрными сексуальными похождениями и  щекочущими нервы посещениями публичных казней были едва ли не единственной отдушиной в жизни этого не очень-то счастливого человека.

Все изменилось в 1786 году, когда Босуэлл прошел переаттестацию для работы в Англии и вместе с семьей перебрался в Лондон. Правда, не столько затем, чтобы заниматься адвокатской практикой, сколько затем, чтобы писать труд всей своей жизни.

Сэмюэл Джонсон

Исторически не детерминированное, но зато тщательно спланированное Босуэллом знакомство с титаном английской литературы Сэмюэлом Джонсоном, коего он был большим поклонником, состоялось 16 мая 1763 года в доме актера и книготорговца Томаса Дэвиса. Зная о сильной нелюбви Джонсона к шотландцам, Босуэлл попытался скрыть свое происхождение. Когда же Дэвис бестактно раскрыл его секрет, наш герой сказал:

Мистер Джонсон, я и правда родом из Шотландии, но я ничего не могу с собой поделать»

«Mr. Johnson, indeed I come from Scotland, but I cannot help it».

В ответ прозвучало угрюмое:

Сэр, я нахожу, что с этим многие ваши соотечественники ничего не могут поделать»

«Sir, that, I find, is what a great many of your countrymen cannot help».

Не предвещавшее ничего хорошего начало обернулось дружбой на всю оставшуюся жизнь. Джонсону было 53, Босуэллу 22.

Джеймс Босуэлл и Сэмюэл Джонсон на прогулке

Вести летопись жизни Сэмюэла Джонсона Босуэлл начал с первой же минуты знакомства. Он вел скрупулезный учет всему, что и как его кумир сказал, сделал, съел, что ответил на очередной провокационный босуэлловский вопрос:

Что бы вы стали делать, если бы оказались заперты в башне с младенцем? (“What would you do if you were locked in a tower with a newborn baby?”) —  Я не намереваюсь отвечать на такой нелепый вопрос (“I have no intention of answering such an inept question”).

Казалось бы, ерунда, не заслуживающая места на скрижалях Истории, но только не для боготворившего Джонсона Босуэлла, чье имя стало синонимом неутомимого поклонника, восторженно любящего своего учителя ученика, безоглядного приверженца культа одной боготворимой им личности. Каждая мелочь подмечалась, запоминалась, а затем записывалась. Разумеется, ни о какой стенографической точности здесь говорить не приходится, и вполне возможно, что  признанный мастер афоризма Джонсон в действительности был далеко не так красноречив, каким он выглядит у своего пристрастного биографа.

Сэмюэл Джонсон в кругу друзей

Впрочем, едва ли стоит этому удивляться.  Как-то раз Босэулл и Дэвид Гаррик, один из величайших английских актеров всех времен, поспорили, кто из них правдоподобнее изобразит общего друга. Гаррик прочел стихи в джонсоновской манере — и выиграл состязание. Но Босуэлл, удивительно точно скопировавший многоречивость Джонсона, его громоподобный голос, характерные интонации, нервные тики, хаотические движения рук и тела, поверг публику в шок. Босуэлл мог буквально перевоплотиться в своего героя, жить его жизнью. Когда знаменитый литератор умер, он сделал его жизнь делом всей своей жизни.

Результатом титанического труда стала 5-томная (6-томная, если считать обычно публикуемое отдельным томом «Путешествие на Гебридские острова», которое приятели совершили вместе в 1773 году) «Жизнь Сэмюэла Джонсона»(1791) — книга, сразу ставшая бестселлером и получившая статус первой современной биографии, на страницах которой великий человек предстает не в виде забронзовевшего еще при жизни монумента, а во всем многообразии своего характера, далеко не всегда величественного.

Фронтиспис «Жизни Сэмюэла Джонсона» Джеймса Босуэлла

Это монументальная пьеса с многочисленными героями вроде Джошуа Рейнольдса и Оливера Голдсмита, но главные персонажи, разумеется, — Сэмюэл Джонсон и его верный санчо панса Босуэлл. Добровольно — возможно, для большего контраста — взятая на себя роль глуповатого, но преданного компаньона сыграла с автором злую шутку: сделав достоянием общественности моменты, о которых обычный человек предпочел бы не распространяться, Босуэлл на сто с лишним лет прослыл среди читающей публики этаким дурачком, оказавшимся в нужное время в нужном месте.

Реабилитация случилась меньше столетия назад, когда в разных уголках Ирландии и Шотландии стали обнаруживаться многочисленные личные архивы писателя-адвоката и среди них изумительные по своей откровенности дневники (собственно, именно откровенные описания сексуальных похождений, попоек, приступов депрессии, ссор с отцом и прочих «скелетов в шкафу» и заставили наследников рассовать 8000 страниц признательной прозы Босуэлла по самым дальним углам семейных владений).

С момента опубликования в 1791 году босуэлловской биографии Джонсона их имена оказались раз и навсегда неразрывно связанными: с тех пор мы пишем «Джонсон» — Босуэлл в уме, и наоборот.

Разумеется, История не любит сослагательного наклонения, но, как знать, возможно, не прославь его Босуэлл, Джонсон при всех своих заслугах так и остался бы классиком исключительно англоязычного литературного мира, а имя Босуэлла, не напиши он «Жизнь Сэмюэла Джонсона», и вовсе кануло бы в Лету.