Стандартный набор ассоциаций, приходящих на ум при мысли о Великобритании, почти наверняка не обойдется без джина (как вариант джин-тоника). Однако как многие другие «типично английские» вещи вроде чая и почтовых ящиков, джин — успешно прижившийся на местной почве иммигрант.
Англичане познакомились с уроженцем Нидерландов благодаря заморскому гостю на британском престоле Вильгельму Оранскому. Чтобы извлечь выгоду из низкокачественной пшеницы, не пригодной для пивоварения, — не пропадать же добру, — правительство отменило лицензирование производства джина и освободило его от налога, одновременно в качестве дополнительной поддержки местных производителей резко повысив пошлины на импортный алкоголь.
Джиноварением не занялся разве что ленивый. Правда, результат английской практичности сильно отличался от своего нидерландского предка, известного как jenever: чтобы удержать цену напитка на максимально низком уровне, довольно дорогие ингредиенты оригинальной рецептуры заменялись более доступными и дешевыми субстанциями вроде скипидара и, страшно сказать, серной кислоты. Это варево, получившее прозвище «старины Тома», стало причиной одной из самых грандиозных социальных катастроф в истории страны.
В XVIII веке торговля джином зачастую велась в лавках аптекарей. Оно и неудивительно: настоянный на ягодах можжевельника, кориандре, фиалковом корне и прочих растительных добавках напиток и составом и вкусом вполне напоминал микстуру. (К слову сказать, созданный в середине XIX века на его основе коктейль использовался британскими войсками в Индии в качестве антималярийного средства; джин маскировал горечь настоянного на хинине тоника.) Продавали его поначалу крошечными порциями буквально на один глоток, но с ростом популярности у городской бедноты напитка, позволявшего легко и быстро впасть в спасительное забытье, эти рюмочные пошли в рост; многие из них также включили в свой ассортимент вино и пиво.
Началось «джиновое безумие» (the Gin Craze), продолжавшееся три десятка лет. Производство, продажа и перепродажа джина оказались чрезвычайно простым и прибыльным делом. Вдобавок к 6000-7000 рюмочных перегонный аппарат имелся в каждом четвертом из домов Лондона. Торговля напитком вразнос или в подвале, а то и в одной из комнат собственного дома стала важным подспорьем для многих швей и прачек. Масштабы бедствия весьма красноречиво изображены на гравюре Уильяма Хогарта «Переулок джина». Созданная и продававшаяся по специальной, сниженной (хотя и по-прежнему запредельно высокой для целевой аудитории) цене, она призывала жертв коварного джина, прозванного mother’s ruin, взглянуть на свою жизнь со стороны и одуматься; а одумавшись, перейти на пиво, потребление которого вело к всеобщему счастью и благоденствию «Пивной улицы», выпущенной и продававшейся вместе с макабрическим «Переулком джина».
Правительство тем временем испробовало, кажется, все возможные меры борьбы со злом. Попробовали было обложить производство джина высоким налогом — народ взбунтовался и вынудил пойти на попятную. От осведомителей толку тоже особого не было: рискуя за вознаграждение в £5 быть побитыми, а то и убитыми разгневанным населением, они вывели на чистую воду немало джиногонщиков, вот только на объемах продаж зелья их усилия практически не сказались.
В конце концов, в 1751 году были повышены акцизные сборы. Джин перестал быть легкодоступным товаром массового потребления, а его производство сосредоточилось в руках профессионалов; высокие цены требовали разумного обоснования, т.е. высокого же качества; начавшаяся борьба за улучшение вкуса обернулась в итоге созданием знаменитого London Dry Gin (это не бренд и не марка, а название процесса перегонки, так что, в отличие от шампанского, лондонский джин можно гнать где угодно). Народные массы тем временем в соответствии с заветами Хогарта обрели хмельное счастье в пиве.
В начале XIX века преобразившийся за прошедшие полвека джин неожиданно вновь обрел популярность. В 1825 году в пылу борьбы с контрабандой правительство резко снизило пошлины на крепкий алкоголь английского производства, что сделало его гораздо более доступным рабочему классу, в отличие от ставшего к тому времени слишком дорогим пива. Отвергнутый бывшими ему не по карману пабами, пьющий пролетариат был с распростертыми объятьями встречен в новомодных джин-паласах.
Их число росло с удивительной быстротой и к середине века насчитывало 5000 в одном только Лондоне. 14 крупнейших из них в лучшие свои времена обслуживали более полумиллиона посетителей в неделю. Вот как их описывает Чарльз Диккенс в «Очерках Боза»:
Заведения эти вообще-то попадаются едва ли не на каждой улице, но великолепнее всего они и особенно много их там, где больше всего грязи и нищеты. Из ярко освещенного кабака, что стоит на развилке двух улиц, доносится гул множества голосов; пестрый домик с диковинным орнаментом на фасаде, светящийся циферблат часов, зеркальные стекла в окнах и лепные розанчики вокруг них, обилие щедро позолоченных газовых рожков производят впечатление воистину ослепительное после мрака и грязи, только что нас окружавших. Внутри кабака еще наряднее. Поперек комнаты тянется стойка полированного красного дерева с изящной резьбой, а по бокам ее, отгороженные легкими медными перилами, выстроились в ряд огромные зеленые с позолотой бочки, на каждой из которых красуется надпись: «Старый Том, 549», «Молодой Том, 360», «Самсон, 1421», где цифры, надо полагать, означают количество галлонов в бочонке. За стойкой две эффектно разодетые девицы с тяжелыми бусами на шее разливают вино и «смеси».
Сравнение с дворцами, как видите, не было случайным. Однако дело было не только в роскошном оформлении, но и в масштабе. Джин-паласы, как и только-только начавшие приходить на смену мелким лавкам большие универмаги, держались на трех бизнес-столпах: низких ценах, низкой зарплате персонала и высоких объемах продаж. Залогом последних служили длинные стойки с целой армией барменов и полное отсутствие стульев и прочих удобств, которые могли бы вызвать у клиентов желание растянуть удовольствие. Винопитие было поставлено на конвейер, а сами джин-паласы напоминали автобус, где вход через одну, а выход через другую дверь, чтобы не создавать толкучку.
Интересно, что хотя с появлением джин-паласов потребление крепкого алкоголя выросло, однако виной тому были все-таки не эти мегахрамы вина, а уже упоминавшееся нами снижение пошлин, случившееся в 1825 году. В любом случае до антирекорда «джинового безумия» предыдущего столетия с его 2.2 галлона на душу населения викторианским 1.42 галлона было далеко (сейчас эта цифра снизилась до 0.5 галлона — прогресс налицо). Возможно, свою роль в этом сыграла практика разбавлять джин водой и мешать на его основе коктейли.
Пивной акт 1830 года вернул народу его давнего любимца: с отменой пивной пошлины и введением разумного акциза пиво снова стало по карману каждому; свою положительную роль сыграл и постепенный рост всеобщего благосостояния. В то же время пабы в подражание джин-паласам озаботились вопросами внешней привлекательности, к которой по старинке прилагались уют и душевная атмосфера — их главный конек в конкурентной борьбе. Параллельно джин-паласы из питейных конвейеров постепенно превращались в «типичные» пивные в духе английской старины.
Джин-паласы как историко-культурный феномен давно канули в Лету, но воспоминания о них по-прежнему живы во многих пабах в глазурованной плитке, стеклянных перегородках и вездесущих зеркалах. После десятилетий забвения джин снова вернулся в моду и переживает сейчас настоящий ренессанс. Нынешний энтузиазм в чем-то похож на всеобщее увлечение джиноварением в XVIII веке: некоторые из современных производителей напитка, как, например Sacred gin в северном Лондоне, творят чудеса дистилляции в буквальном смысле у себя в гостиной.
Добавить комментарий