Проблема утилизации отходов, особенно в местах массового скопления homo sapiens, при всей ее злободневности — отнюдь не порождение эпохи сверхпотребления, и, возможно, нам есть чему поучиться у тех, кто жил и мусорил на земле за двести лет до нас.
Викторианская эпоха с ее предпринимательским азартом отличалась умением извлекать прибыль даже из собачьих экскрементов. Они использовались в кожевенном производстве в процессе очистки шкур от остатков шерсти и жира и служили источником существования для целой профессии собирателей этого добра, носивших название pure-finders. Cigar-end finders специализировались на сигарных окурках, а их речные коллеги mudlarks, например, зарабатывали себе на жизнь дарами Темзы, прочесывая обнажившиеся во время отлива берега в поисках свободно конвертируемого в фунты, шиллинги и пенсы мусора.
Впрочем, такого рода мелкое собирательство обеспечивало в лучшем случае лишь прожиточный минимум. Источником же настоящего богатства были свалки. Помните, у Диккенса в «Нашем общем друге» мистер Боффин нежданно-негаданно становится наследником своего работодателя, а ныне покойного владельца нескольких столичных куч мусора Джона Хармона, и обладателем состояния в 100 тысяч фунтов (или 10 миллионов в современном пересчете)?
— Этот человек, по фамилии Гармон, — продолжает Мортимер, обращаясь к Юджину, — был единственным сыном прожженного старого мошенника, который нажил себе состояние на мусоре.
— В красном плисе и с колокольчиком? — спрашивает мрачный Юджин.
— И с лестницей и корзинкой, если хочешь. Так или иначе, с течением времени он разбогател на мусорных подрядах, — а жил он в ложбине между горами, целиком составленными из мусора. На своем собственном небольшом участке этот старый брюзга насыпал свой собственный горный хребет, наподобие старого вулкана, а основой его геологической формации послужил мусор. Угольный мусор, овощной мусор, костяной мусор, битая посуда, крупный мусор, просеянный мусор, — словом, мусор всех сортов.”
Основу этих «сокровищниц» составляла зола. Лондон отапливался углем, и угля ему требовалась уйма: по оценкам, в середине 19 столетия каждое столичное домовладение сжигало за год 11 тонн этого полезного ископаемого. Сейчас раз в неделю мусорные контейнеры (в разных районах города это организуется по-разному, у нас таких контейнеров три — для пищевых и садовых отходов (иначе говоря, органики), для мусора, подлежащего переработке, и всех прочих отходов) лондонцев опустошают работники специальной службы; их предшественники двести лет назад разве что обходились тачками и запряженными лошадьми повозками за неимением мусоровозов да собирали разные виды отходов по отдельности в строгом соответствии со своей профессиональной принадлежностью.
На свалке отринутое лондонцами стараниями жен мусорщиков и их детей тщательно просеивалось и сортировалось. Кости, старая обувь, бумага, ветхое тряпье и проч. и проч. — всему находилось полезное применение, из которого извлекалась прибыль. Иногда среди хлама попадались и настоящие сокровища вроде ювелирных украшений, монет и банковских чеков. По правилам такой улов после обналичивания делился между заведующей мусорной кучей (hillwoman) и ее подчиненными. На практике же тот, кому улыбнулась такая удача, старался прикарманить находку и заложенный в ней финансовый потенциал.
Сухой остаток владелец мусорной кучи продавал: зола шла на удобрения и кирпичи. Одна такая куча, располагавшаяся в районе современного вокзала Кингз-Кросс и вошедшая в анналы лондонской истории под именем The Great Dust Heap, была в 1848 году куплена целиком российскими властями для масштабной реновации сожженной Наполеоном Москвы. Zero waste в чистом виде! Как же прав был тот, кто первым заметил, что все новое — это хорошо забытое старое.
Добавить комментарий