Осенью 1852 года британские газеты в очередной раз взбудоражили общественность, опубликовав сообщения о том, что скончавшийся 30 августа никому до той поры неизвестный Джон Кэмден Нилд завещал свое огромное состояние королеве Виктории. За свой щедрый жест Нилд удостоился не только медийной шумихи, но и статьи в Английском национальном биографическом словаре, деликатно записавшим его в эксцентрики. Кем же был этот бесспорно неординарный человек, которого газета Lloyd‘s Weekly без обиняков прозвала «опасным сумасшедшим» (‘dangerous lunatic’), чьим поступкам ни в коем случае не стоит подражать?

Джеймс Кэмден Нилд

Джон был единственным, пережившим все смертельные опасности викторианского детства, сыном преуспевающего лондонского ювелира Джеймса Нилда. Он получил отличное образование и в 1804 году стал обладателем степени магистра искусств в кембриджском Тринити-колледже. На этом он, впрочем, не остановился и продолжил свои штудии в лондонском Lincoln‘s Inn, где 4 года спустя стал дипломированным юристом.

В 1814 году Джеймс Нилд скончался, и Джон унаследовал все его весьма внушительное состояние — поместья в Бaкингемшире, Миддлсексе, Кенте и Суррее общей стоимостью порядка £250,000 (или £12 миллионов с учетом 200-летней инфляции). Однако добрый дух благотворителя Джеймс Нилд унес с собой в могилу, а его наследник посвятил остаток жизни расчетливому приумножению своих богатств.

Живя в большом доме на Чейни Уолк в Челси, он спал на голой доске. Его одеяние напоминало скорее рубище, нежели наряд миллионера; стоит ли удивляться, что прохожие, видя его заплатанные и стоптанные башмаки и дырявые чулки, принимали Джона за нищего. Его верхняя одежда никогда не знала щетки, ведь от регулярной чистки ткань быстрее изнашивается. Дыры на чулках и нижнем белье Джона Нилда вызывали деятельное сострадание жен его арендаторов, которые по мере сил и возможностей боролись с этим безобразием, пока приехавший с визитом землевладелец отдыхал от трудов праведных. В иных — особенно отчаянных — случаях, когда даже их хитрая на выдумки голь оказывалась бессильна, лохмотья предавались огню.

Джон Кэмден Нилд

Отправляясь проведать свои владения, наш герой путешествовал, разумеется, эконом-классом. В ту эпоху это означало либо топать много миль по оставлявшим желать лучшего проселочным дорогам, либо, если до пункта назначения при всем желании сэкономить дойти пешком не представлялось возможным, трястись на скамеечке снаружи дилижанса и принимать на себя все удары матушки-природы. Мистеру Нилду приходилось особенно тяжко, ибо вечный зонтик хорошо если давал хоть какую-то защиту от дождя, а вот теплое пальто так навсегда и осталось для нашего скряги «непозволительной роскошью». Как-то раз во время остановки его спутники пошли выпить чего-нибудь согревающего. Джон не двинулся с места. Посчитав, что он просто стыдится своей бедности, добрые люди скинулись ему на стакан бренди с водой, который наш герой принял, надо признать, с благодарностью.

Справедливости ради надо отметить, что скряга скрягой, а брать, ничего не давая взамен, было все-таки не в правилах Джона Нилда, хотя его признательность и была выверена до последнего пенни.

Вообще, в отличие от того же Дэниэла Дансера, Джон Нилд в своей скупости был не слишком-то последователен. От угощения в домах священников приходов, расположенных на его землях, он с раздражением отказывался, в то время как не чурался делить и стол и кров со своими арендаторами, особенно самыми бедными из них. На просьбы о пожертвованиях на благотворительность отвечал, как правило, отказом, но при этом делал ежегодные взносы в пользу лондонского приюта для слепых. Когда затеянная им спекулятивная авантюра окончилась финансовыми потерями, он с горя попытался покончить жизнь самоубийством, и в то же время иногда устраивал совершенно несообразные с его жизненной философией великого эконома пирушки для немногих избранных.

С материальной точки зрения самоотречение Джона Нилджа вполне оправдало себя: к моменту своей смерти ему удалось приумножить отцовское наследство ровно вдвое. Необремененный родственными связями состоятельный холостяк оказался в довольно затруднительном положении. Не делать же наследником полумиллионного состояния черного кота, преданного своему хозяину до последнего вздоха и вполне эту честь заслужившему?  И тогда он завещал свои богатства и без того небедствовавшей королеве Виктории.

Королева Виктория и ее многочисленное семейство

Та не стала отказываться от

удивительного, но, должна сказать, весьма желанного и приятного»

‘extraordinary but I must say very welcome & gratifying’.

подарка и не преминула похвастаться приобретением перед бельгийским королем Леопольдом, приходившемся ей дядей. Из сотрясаемой революциями Европы пришел ответ:

Подобные вещи все еще случаются в Англии, где по-прежнему живы чувства преданности и любви к монархии, во многом утраченные на континенте».

‘Such things only still happen in England where there still exists loyalty and affection for Royalty, a feeling unfortunately much diminished on the Continent’.

Неожиданное наследство пришлось весьма кстати: накопления Джона Кэмдена Нилда пошли на покупку земли и постройку новых королевских резиденций в Балморале (Шотландия) и Озборне (остров Уайт), возведение мавзолея в Фрогморе и оплату расходов на свадьбы многочисленных отпрысков Виктории и Альберта.

Запрестольная перегородка и витражное окно в церкви в Северном Марстоне в память о Джоне Кэмдене Нилде

Вместе с тем королева, надо отдать ей должное, увеличила с £100 до £1000 вознаграждение душеприказчикам Джона Нилда, позаботилась о его старой экономке, верой и правдой служившей ему четверть века и, однако, не удостоившейся упоминания в завещании, и наделила ежегодной пенсией миссис Нил, которая когда-то спасла пытавшегося перерезать себе горло скрягу. Кроме того, по распоряжению Ее величества была наконец как следует отремонтирована церковь в Северном Марстоне — последний приют нашего героя, — прохудившуюся крышу которой в бытность Джона Нилда в целях экономии залатали ситцем. В ее алтаре велением королевы было установлено витражное окно, а под ним — каменная запрестольная перегородка в память о местном прихожанине Джоне Кэмдене Нилде, эсквайре, скончавшемся в возрасте 72 лет 30 августа 1852 года на 18-м году правления Ее величества королевы Виктории.

По иронии судьбы, позднее, когда подросшие детки вынудили свою венценосную родительницу раз за разом выбивать у Парламента все большие и большие ассигнования на их содержание, радикально настроенная пресса нередко сравнивала королеву с ее скупым благодетелем Джоном Нилдом.