Джон Рёскин: нелегкая миссия пророка

Сегодня Джона Рёскина знают разве что специалисты и небольшая горстка интеллектуалов. Всем остальным же он в лучшем случае известен в качестве героя появившегося уже в ХХ веке анекдота о том, как вид обнаженной жены в первую же брачную ночь положил конец их так и не начавшимся супружеским отношениям.

Рёскин был слишком разносторонен и велик, чтобы можно было рассказать о нем так, как он того заслуживает, в рамках блога (разве что посвятив последний ему целиком и полностью). Я ограничусь кратким наброском биографии в надежде, что он вдохновит вас познакомиться с этим во всех отношениях замечательным человеком поближе.

Сотворение Тёрнера

История, разумеется, не знает сослагательного наклонения, но, возможно, своим местом в истории искусства Уильям Тёрнер в известной степени обязан Джону Рёскину.

Первое знакомство юного Рёскина с творчеством старшего современника состоялось в 1833 году, когда бизнес-партнер его отца презентовал подростку поэму Сэмюэла Роджерса «Италия» с иллюстрациями художника. (Текст книги, похоже, не произвел на него большого впечатления; во всяком случае несколько лет спустя Рёскин сильно обидит автора, расхвалив при знакомстве иллюстрации и ни слова не сказав о поэме.)

В 1836-м в ответ на выпад художественного критика из Blackwood’s Magazine — пОзднее, на грани импрессионизма, творчество Тёрнера современниками воспринималось как грубая и бессмысленная мазня, — 17-летний Рёскин написал апологию живописца. Статья осталась неопубликованной, но шесть лет спустя Рёскин по-новой взялся защищать непонятое искусство зрелого Тёрнера и объяснять неразумным массам их неправоту. Так на свет появился первый том серии «Современные художники» (1843). Мастер был одновременно польщен и сконфужен: по его словам, Рёскин увидел в его картинах больше, чем он видел сам.

Впоследствии художник назначил его одним из своих душеприказчиков. Забавно, что при всем восхищении во время каталогизации оставленных Тёрнером нации работ Рёскин посчитал достойными музейных стен лишь 1900 из 19000, а треть остальных назвал «никуда негодным хламом» (‘entire rubbish’).

Агент влияния

«Современные художники» стали первым камнем в основании системы взглядов их автора на искусство и эстетику. Искусство по Рёскину было выражением нравственности. (Сказалось религиозное воспитание.) Он отстаивал идею «верности природе», которая заключалась в пристальном наблюдении за ней и изображении ее с максимальной правдивостью, без романтизации. Это убеждение стало одной из причин, по которой Рёскин поддержал группу молодых художников, объединившихся в 1848 году в знак протеста против условностей викторианской эпохи, академических традиций и подражания классическим образцам и вошедших в историю как «Братство прерафаэлитов».

В том же году, чтобы отвлечься от работы над «Современными художниками», конца и края которой не было видно (последний, пятый, том серии будет опубликован только в 1860 году), он приступает к написанию «Семи светочей архитектуры» (1849). В этой книге постулируются семь моральных принципов, которыми должны руководствоваться зодчие в своей практике. Один из них — «светоч памяти» — касается уважения к старым зданиям; эта идея вдохновит сначала Уильяма Морриса, а через него, уже в XX веке, — движение по охране памятников архитектуры.

Трехтомник «Камни Венеции» (1851, 1853) стал результатом кропотливого изучения города, находившегося тогда в состоянии заброшенности и упадка. Опасаясь, что Serenissima может исчезнуть без следа, как «кусок сахара в горячем чае», Рёскин целыми днями в мельчайших подробностях зарисовывал ускользающую красоту. Слишком громоздкая для путеводителя, его книга, однако, сделала Венецию популярной туристической достопримечательностью. И если те, кто открывал для себя жемчужину Адриатики вскоре после Рёскина, поражались точности его рисунков, то их последователи в XXI веке в большинстве своем о нем и слыхом не слыхивали.

Воспевая итальянскую готику, Рёскин ненароком поспособствовал готическому возрождению у себя на родине. Одной из причин, по которой он оставил Лондон ради Озерного края, были наводнившие город «чудовища Франкенштейна» (в том числе новое здание Парламента), появление которых он считал своей виной.

‘There’s no wealth, but life’

К концу 1850-х сфера художественной и архитектурной критики становится для Джона Рёскина слишком тесна, и он обращается к проблемам современной культуры в целом. Немалое влияние на эту перемену оказала его крепнущая дружба с Томасом Карлейлем. Уже в 1853 году во втором томе «Камней Венеции» Рёскин сетовал на то, что промышленная революция с ее разделением труда низвела рабочего человека до уровня лишенной души машины, и ратовал за приоритет производства не товаров массового потребления, а «душ высокого качества» (‘souls of good quality’).

Социалистические убеждения Рёскина, однако, плохо вязались с унаследованным им после смерти отца солидным состоянием. Он нашел выход, вкладывая деньги в продвижение своих социальных идеалов. Самым заметным его проектом в этой сфере стала «Гильдия святого Георгия». Основанная в 1871 году и существующая по сей день, эта сельская община стала олицетворением крестового похода Рёскина против ничем не сдерживаемого агрессивного капитализма. Опережая своих современников как минимум на сто лет, он понял, что в жертву т.н. прогрессу приносится не только благополучие людей, но и окружающая среда. Он придерживался теории взаимосвязанности общества, природы и искусства, названной им законом помощи (The Law of Help), и выступал с идей создания по всей стране коммьюнити, где люди выращивали бы свою собственную еду, занимались ручным трудом и получали за него справедливую плату, а также обучались музыке, искусству, нравственности и «доброму отношению ко всем живым тварям» (‘gentleness to all brute animals’).

«Закон помощи» послужил вдохновением Хардвику Ронсли, священнику и одному из ранних последователей Рёскина. Вместе с Робертом Хантером и Октавией Хилл, отдавшими немало сил и времени решению жилищного вопроса рабочего класса (в том числе и с финансовой помощью Джона Рёскина), он основал The National Trust (Национальный фонд объектов исторического интереса либо природной красоты). 

Осуждая алчность как главную ценность своих соотечественников, Рёскин выступал против конкуренции и своекорыстия и отстаивал идеи своего рода христианского социализма. Он считал, что деньги служат добру только в сочетании с высокими нравственными принципами, и даже придумал особое слово — illth (от англ. ill, ‘дурной, плохой’ и wealth, ‘богатство’) — для обозначения богатств, используемых не на пользу обществу.

Преподавая в Оксфордском университете, он, дабы научить своих студентов уважению к труду и привить им идею, что в работу надо вкладывать не только знания и практический опыт, но и душу, как-то сподвиг их проложить дорогу в расположенную неподалеку деревушку Хинкси. Ее качество вполне предсказуемо оставляло желать лучшего, но зато какой урок нравственности!

Глаголом жечь сердца людей

В очередной раз опередив свое время, Рёскин предвосхитил современную полемику об этичности бизнеса, растущем неравенстве, ни с чем несоразмерных зарплатах высшего руководства компаний, возможностях и рисках широкомасштабной автоматизации. Свои взгляды он доносил до общественности со сцен битком набитых театров, где давал публичные лекции, широко освещавшиеся в прессе, и со страниц тогдашнего аналога личного блога — открытых писем.

По некоторым подсчетам объем опубликованных трудов Рёскина насчитывает 9 миллионов слов. Он написал также тысячи писем (многие из них еще ждут своих исследователей); одной только Джоан Северн, своей кузине и позднее экономке, он их отправил три тысячи — и это при том, что в его последние годы они жили под одной крышей. 

Его «Последнему, что и первому» (Unto This Last) началась с серии очерков на страницах Cornhill Magazine. Однако они вызвали столь бурную реакцию со стороны мейнстримных медиа, что редактор журнала Уильям М. Теккерей счел за лучшее прекратить публикацию. В 1862 году Рёскин выпустил их отдельной книгой. Продажи шли ни шатко ни валко, однако переизданная в следующем десятилетии, она неожиданно стала бестселлером и оставалась популярной до конца жизни автора. В 1906 году первые депутаты парламента от партии лейбористов, отвечая на вопросы анкеты, назвали «Последнему, что и первому» книгой, которая оказала на них самое сильное влияние.

В 1871 году увидели свет первые письма эпического проекта «Форс Клавигера» (Fors Clavigera). Эксцентрическое название отсылало читателя к трем силам, формирующим судьбу человека: сила физическая (force), символизируемая дубиной (clava) Геркулеса; cила духа (fortitude), символизируемая ключом (clavis) Одиссея, и удача (fortune), символизируемая гвоздем (клавусом) Ликурга. Несмотря на подзаголовок «Письма к рабочим и трудящимся Великобритании» (Letters to the Workmen and Labourers of Great Britain), автор обращался к массовой аудитории, вплоть до монархов. Однако каждый выпуск стоил столько же, сколько полунедельный запас свечей; так что перед британскими пролетариями стоял непростой выбор — откладывать деньги на новый номер «Форс Клавигера» или на свечи, при свете которых его можно будет прочесть; мало кому из них было по карману и то и другое. За 13 лет существования этого печатного издания в свет вышли 96 выпусков, которые теперь составляют три тома в 39-томном собрании сочинений Рёскина. Темы, к которым обращается их единственный автор, поражают своей всеохватностью — от искусства ведения споров и пьянства до Чосера и рецепта йоркширского пирога с гусем — чем не википедия викторианской эпохи?

Визионер

Провидческий дар Рёскина был несомненно связан с его исключительной наблюдательностью и вниманием к окружающему миру — качества, которые подарили нам еще и виртуозного акварелиста. Впрочем, сам Рёскин художником себя не считал; по его собственным словам, потребность рисовать была подобна голоду или жажде и служила ему скорее как разрядка для беспокойного и могучего ума.

Его главной любовью были горы. Еще в детстве увлекшись геологией, он знал в них толк. В четвертом томе «Современных художников» Рёскин воспевает их так, что сам президент Геологического общества рекомендовал своим коллегам книгу в качестве обязательного чтения. Кроме того, Рёскин был опытным и отважным скалолазом и удостоился членства в основанном в 1857 году Альпийского клуба. От подобной чести он, впрочем, отказался по той же причине, по которой впоследствии будет критиковать современную экономику и безумную индустриальную гонку: по его мнению, из-за альпинистов даже горы стали площадкой для соревнования.

Он был глубоко убежден в том, что рисованию, как математике или языкам, при условии достаточной практики и умения смотреть и видеть может научиться каждый. (Для самого Рёскина было естественно в буквальном смысле часами смотреть на море, а наблюдения за восходом и закатом солнца он превратил в ежедневную, практически религиозную практику.)

И он был рад передать свои навыки всем интересующимся. Преподаватель из Рёскина тоже вышел замечательный: он был безумно популярен среди своих студентов как в лондонском колледже для рабочих (Working Men’s College), где в 1854-58 гг. вел курс рисования, так и в Оксфорде, где его лекции с совершенно изумительными наглядными пособиями вроде увеличенных в десять раз моделей птичьих перьев собирали битком набитые аудитории.

People, be good

К концу 1870-х годов работа на износ привела Рёскина на грань умопомешательства. Однако сам он считал, что причиной была бесплодность его трудов. Последние десять лет его жизни прошли в Брэнтвуде в Озерном краю в доме, который впоследствии стал музеем. Он провел их в затворничестве и скорбном молчании — из-за болезни, усугубленной чередой инсультов, некогда мастер красноречия не мог теперь связать и двух слов.

Джон Рёскин скончался 20 января 1900 года, словно подведя итог закончившемуся столетию. Он был, несомненно, одним из главных персонажей викторианской эпохи, оказавшим влияние на множество людей и, через них, на социальные преобразования вроде создания NHS (британской Национальной системы здравоохранения) и введения минимальной оплаты труда, градо- и природоохранное движения.

И со всей уверенностью можно сказать, что, живи Рёскин в наши дни, капитализму XXI века с его безжалостной эксплуатацией людей и планеты и гигантской пропастью не просто между богатыми и бедными, а между горсткой сверхбогатых и всем остальным человечеством досталось бы по заслугам.

Родители Джона Рёскина воспитывали сына для карьеры священнослужителя. Первая его проповедь, прочитанная еще ребенком в семейном кругу, начиналась словами «люди, будьте добродетельны» (‘People, be good’). По большому счету, это главный рёскинский завет всем нам.