Небольшой фоторепортаж с Бруквудского кладбища — точнее, той его части, где хоронили членов англиканской церкви — неподалеку от Уокинга в графстве Суррей, о котором я писала ранее.
Надгробный памятника на Бруквудском кладбище © Анастасия Сахарова
Метка: 19 век Страница 10 из 14
Несколько образчиков удивительного гильотинированного фотошопа викторианской эпохи
В июне 1830 года Алексис Сойер в очередной раз поменял работу. К своим 20 годам сын разорившегося провинциального бакалейщика уже успел поработать в одном из не самых захолустных парижских ресторанов, где, будучи еще 17-летним юнцом, за считанные месяцы вырос от рядового кухмистера до шефа с 12 поварами в подчинении. Теперь он стал помощником шеф-повара принца де Полиньяка.
Франция, однако, переживала свои далеко не лучшие времена. После разгрома Наполеона монархия была восстановлена, но сильно ограничена в правах. Однако в августе 1829 года правивший страной Карл X назначил де Полиньяка главой министерства иностранных дел и заодно премьер-министром, а 25 июля следующего года они совместными усилиями распустили парламент, покончили со свободой прессы, изменили избирательное законодательство и назначили новые выборы. Де Полиньяк решил отпраздновать это дело шикарным банкетом.
На полотне Генри Кортни Селуса «Открытие Великой выставки 1 мая 1851 года» внимание зрителя привлекают прежде всего стоящие на небольшом возвышении в центре, хотя и на втором плане, королева Виктория и принц Альберт во всем своем монаршем великолепии, окруженные чадами и домочадцами. Справа и слева от них на переднем плане — высокопоставленные гости со всего света в парадном облачении и блеске медалей.
Среди них своим колоритным нарядом выделяется посланник китайского императора. Так во всяком случае все сначала подумали, глядя на исполненного достоинства и богато одетого гостя из Поднебесной.
Однако журналисты The Times, взявшись идентифицировать никому не известного персонажа на картине Селуса, выяснили, что никакой он не сановник, а обыкновенный капитан стоящей на якоре у лондонских берегов джонки.
Хи-Синг, так звали морехода, пришел на церемонию открытия Выставки из праздного любопытства. Будь он одет попроще, никто и не обратил бы на него внимания. Но его наряд, и правда достойный самого императора, убедил окружающих, что перед ними — важная персона.
К своему собственному удивлению Хи-Синг вскоре оказался в первых рядах. Однако не растерялся, отвесил изящный поклон королеве и, как ни в чем не бывало, занял место рядом с почетными гостями. Где его и заметил художник.
Бродя по Хрустальному дворцу, Хи-Синг, видимо, проникся духом предпринимательства эпохи и после своего триумфа на церемонии открытия Великой выставки рекомендовал себя уже не иначе как «действующим представителем императорского Китая». Переименованная в «Музей древностей» джонка стала местом паломничества любопытных лондонцев и очередным аттракционом, где члены экипажа капитана Хи-Синга ежевечерне развлекали публику китайским искусством владения мечом.
Когда 26 апреля 1765 года в семье неграмотного кузнеца Генри Лайона и его жены Мэри родилась дочь Эйми, судьба девочки казалась заранее предначертанной и неизбежной: сначала короткое и безрадостное детство, а затем тяжкий труд, почти наверняка несчастливый брак и ранняя смерть.
Однако всего несколько месяцев спустя ее отец умирает, а мать с младенцем на руках возвращается в родную семью. Будучи самой младшей, да еще и девочкой, а значит — последней в очереди к столу, Эйми по всем раскладам нищей деревенской жизни практически не имела шансов выжить. Однако, похоже, у ее матери появился довольно обеспеченный любовник, благодаря которому Эйми о’Лайн, ставшая вскоре просто Эмили, выросла в пыщущую здоровьем и не страдающую отсутствием аппетита девицу.
Серия опубликованных в Harmsworth Magazine за 1899 год иллюстраций, объединенных общим названием «Если бы Лондон был, как Венеция», была реакцией на популярную идею о том, что британская столица постепенно оседает и в конце концов частично уйдет под воду.
Искусство требует жертв. Для «Офелии» знаменитого прерафаэлита Джона Эверетта Милле позировала Элизабет Сиддал, которая впоследствии вышла замуж за художника и поэта Данте Габриэля Россетти.
Во время сеансов ей приходилось часами лежать в наполненной водой ванне. На дворе стояла зима 1852 года. Чтобы вода не остывала, Милле помещал под ванной масляные лампы. Но однажды он так увлекся, что совершенно не обратил внимания на то, что масло прогорело и огонь потух.
Натурщица молчаливо дотерпела до конца сеанса, но пребывание в ледяной воде спровоцировало воспаление легких. К счастью, Элизабет поправилась, а вот ее отец заставил художника выплатить £50 компенсации.
Опубликованный в 1897 году роман Брэма Стокера «Дракула» изрядно подогрел и без того многовековую веру в существование вампиров.
Набор средств самообороны на случай встречи с вампиром
На случай внезапной встречи можно было запастись вот таким набором для нейтрализации нечисти. В него входили четки, распятие, пистолет, серебряная форма для отливки пуль, молоток и 4 колышка, экземпляр Библии, три стеклянных сосуда со святой водой, освященной землей и чесночной пастой, а также полоска бумаги с написанной на ней от руки строкой из Евангелия от Луки
врагов же моих, тех, которые не хотели, чтобы я царствовал над ними, приведите сюда и убейте предо мною».
Фены для волос конца XIX века не сильно отличались от грелок. В керамическую полость заливалась горячая вода, а затем затыкалась пробкой. Пользовались ими так же, как щетками для волос.
Такие сушилки были в ходу вплоть до 20-х годов XX века, когда на смену им пришли электрические фены.
Согласно правилам застольного этикета викторианской эпохи, дотрагиваться до еды руками считалось вопиющей дикостью. Исключение делалось лишь для хлеба и некоторых фруктов.
Виноград был популярным десертом; ягоды отрезали по одной специальными ножницами и уже с помощью пальцев отправляли в рот.
Но тут-то и начинались настоящие испытания: съедать полагалось одну лишь мякоть, а кожицу и косточки надо было аккуратно и незаметно переместить изо рта в сложенные щепоткой пальцы левой руки, а затем положить на край тарелки .
Да, жизнь высшего общества никогда не вызывала у меня никакой зависти.