Стоящий на Кавендиш-сквер Харкорт Хаус лишь названием напоминает о своем тезке, чье место он занял в 1909 году. Тот, первый, был построен в первой четверти XVIII века в качестве столичной резиденции барона Бингли и назывался тогда, соответственно, Бингли Хаус. В 1773 году особняк купил граф Харкорт, правда, вскоре умудрился проиграть приобретение в карты третьему герцогу Портлендскому. Новые хозяева менять в третий раз название дома не стали, а внук удачливого герцога, вступив во владение дедовским наследием, внес свою лепту довольно эксцентричным образом: он окружил просторный сад гигантским экраном из матового стекла высотой 24 метра, чтобы жители соседних улиц не совали свой нос за чужой забор, где как раз мог прогуливаться его светлость. Впрочем, сильное впечатление великая стеклянная стена могла произвести только на тех, кто не бывал в родовом гнезде герцогов Портлендских в Уэльбеке.
Если вы заглянете в Оксфордский биографический словарь, то в статье о пятом герцоге Портлендском сразу же после титула обнаружите слово «затворник». Родившийся в 1800 году Уильям Джон Кавендиш-Скотт-Бентинк, будучи младшим сыном, на отцовский титул не претендовал. Болезненный ребенок получил домашнее воспитание, а затем вопреки отнюдь не богатырскому здоровью 12 лет отслужил — и весьма успешно, дослужившись до звания капитана гренадеров — в армии. Следуя семейной традиции, он пошел — вернее будет сказать «нехотя поплелся» — в политику, но особого рвения на этом поприще не проявлял. С такой же неохотой он после смерти отца в 1854 году принял его титул, предназначавшийся преждевременно скончавшемуся старшему сыну.
На ближайшие четверть века поместье Бентинков превратилось в огромную стройплощадку. На «стройке века» потрудились — по некоторым подсчетам — до 15 тысяч человек. Ни один соискатель вне зависимости от его профессиональных навыков ни разу не услышал от здешнего работодателя «нет». Напротив, помимо вполне рыночной зарплаты, они получали обмундирование, цилиндр, зонтик, без которого сам герцог не выходил из дома, и осла в качестве транспортного средства для передвижений по обширному поместью.
За свои благодеяния герцог получил прозвище друга рабочих (”The Worker’s Friend”). Правда, иногда эта щедрость приобретала весьма навязчивый характер. Когда в моду вошли роликовые коньки, герцог, сам любитель нового развлечения, построил для своих работников роллердром; по воспоминаниям одного из родственников нашего героя, обнаруженные им за исполнением своих традиционных обязанностей горничные частенько принудительно отправлялись выполнять роликовую повинность.
Над чем же трудились эти полчища облагодетельствованного герцогом пролетариата? Они в буквальном смысле рыли ради него землю. Особняк в Уэльбеке рос не вширь или высоту, а в глубину. В земле были вырыты библиотеки, бильярдная на 12 столов и даже огромная бальная зала на 2000 человек. Правда, поскольку гостей герцог не принимал, последняя была сразу же превращена в картинную галерею. Справедливости ради надо заметить, что слишком в земные недра герцог не углублялся: потолки этих необычных комнат со встроенными в них световыми люками прекрасно видны с высоты птичьего полета.
Но главным детищем герцога-эскаписта и предметом сатиры со стороны современников была разветвленная система тоннелей, 15 миль которых пересекали Уэльбек во всех направлениях. Полуторакилометровый подземный коридор шел в направлении ближайшей железнодорожной станции. В нем легко могли разъехаться два экипажа.
Еще один освещенный газовыми рожками тоннель длиной около километра соединял дом со старым манежем еще 1623 года постройки и с тех пор превращенным в церковь. Параллельно ему шел тоннель для рабочих, не такой изысканный. Без подземных коммуникаций не обошелся, разумеется, и новый манеж, на тот момент второй по величине в мире после московского. Тоннелем он соединяется с зеркальным «спортзалом» для лошадей, называемым по-английски галопом. Говорят, «исчезающий герцог», как прозвали его жители окрестностей, сильно недоумевал, обнаруживая, тех, кто предпочитал прогулки под ненадежным в смысле погоды небом гарантированному комфорту его метрополитена.
Разумеется, чем больше наш человек в футляре стремился скрыться от посторонних взоров, тем больше любопытства привлекал к своей персоне и тем больше времени вынужден был проводить, придумывая новые способы стать человеком-невидимкой. Покидая безопасные стены родного дома, он надевал парик, нелепо громоздкую шляпу с широченными полями, заматывал галстуком терявшуюся в недрах высоченного воротника шею и обвязывал низ брючин веревочками. Завершали ансамбль, как вы наверняка уже догадались, пальто, точнее два пальто и вечный зонтик, за которым можно было укрыться от назойливых встречных.
Для путешествий у него была специально сконструированная карета — при закрытых дверях его никто видеть не мог, а он через особые дырочки вполне был в состоянии подсматривать за окружающей действительностью. При поездке по железной дороге ее помещали на платформу в хвосте поезда — при этом путешественник оставался в своем надежном укрытии, — а по прибытии на станцию назначения в экипаж запрягали местных лошадей, которые и довозили затворника до конечного пункта.
Особыми ухищрениями был напичкан и дом герцога. Его кровать представляла собой нечто вроде внушительных размеров ящика с дверями — опять же, чтобы никто не мог догадаться, есть там кто или нет. Из апартаментов, занимаемых им в дневное время, через потайной люк наш герой мог незамеченным отправиться гулять по своим обширным подземным владениям, а потом так же тайком вернуться назад. К концу жизни герцога он пользовался всего 4 или 5 комнатами в западном крыле особняка. Их стены были покрашены почему-то в розовый цвет, а посредине каждой в качестве единственного предмета мебели возвышался унитаз.
«Князь тишины» ценил каждое произнесенное им слово на вес золота, а потому предпочитал общаться с окружающими — от слуг до коллег по палате лордов — по переписке. Двери комнат в его доме были оборудованы двумя щелями для почты — входящей и исходящей. Отправив очередную записку, он звонил в колокольчик, приходил слуга, читал «письмо» и отправлялся выполнять поручение. Его вечная еда — жареная курица — прибывала к герцогу на стол не в руках служанки, а по рельсам миниатюрной железной дороги, проложенной, разумеется, в тоннеле.
От слуг, как и от работяг на великом строительстве, требовалось всего ничего — просто не замечать герцога. Нарушение этой заповеди каралось увольнением. Таким репрессиям не подвергались даже забастовщики. Когда и без того получавшие весьма приличную зарплату (15 шиллингов в неделю вне зависимости от погоды) строители решили попробовать выжать из состоятельного работодателя побольше денег и бросили работу, он прислал им записку следующего содержания:
Вы можете бастовать сколько угодно, мне все равно, будет работа сделана или нет»
“You can strike as long as you like, it does not matter to me if the work is never done”.
Стачка тут же прекратилась.
Единственным связным между герцогом и внешним миром был его лакей, который среди прочего должен был выступать еще и посредником в носивших исключительно умозрительный характер сношениях с докторами.
Вечный холостяк и затворник умер в своей лондонской резиденции Харкорт Хаус 6 декабря 1879 года, не оставив наследников.
А 16 лет спустя в один из столичных судов обратилась некая Анна Мария Дрюс. Она утверждала, что ее свекр лондонский обойщик мебели Томас Чарльз Дрюс был на самом деле alter ego пятого герцого Портлендского, его сын и ее муж — наследником последнего; когда же герцогу надоело вести двойную жизнь, он в 1864 году инсценировал смерть и похороны Томаса Дрюса. Вдова требовала произвести вскрытие могилы, где должен был обнаружиться пустой гроб, подтверждающий ее правоту и законность притязаний на герцогское наследство.
Тяжба продолжалась многие годы. Сын миссис Дрюс, продолживший борьбу после ее помещения в 1903 году в сумасшедший дом, основал на пожертвования предкушавших солидный куш халявщиков компанию для финансирования затянувшихся судебных разборок.
В конце концов в 1907 году требование истца было удовлетворено. В семейном склепе Дрюсов на Хайгейтском кладбище было обнаружено тело Томаса Дрюса. Дело развалилось, «Дрюс-Портленд компани» тоже.
Правда, ставшие снова популярной темой досужих разговоров странности герцога послужили вдохновением для писателя Кеннета Грэхама; один из героев его детской книжки «Ветер в ивах» — мистер Барсук — тоже убежден, что
нигде нет такой тишины и покоя и нигде не чувствуешь себя в большей безопасности, как под землей».
Добавить комментарий