Ланселот Браун: создатель английского пейзажа

Образцовый английский пейзаж — возможно, один из немногих культурных феноменов, по поводу которого у островитян не возникает никаких разногласий с иноземцами. Это, например, прекрасно знакомый всем поклонникам сериала «Аббатство Даунтон» парк замка Хайклир — воплощение безукоризненной естественности ландшафта, какая и самой матушке-природе не под силу, зато по плечу человеческому гению. Этого гения садово-паркового искусства, преобразившего просторы Англии в XVIII веке и до сих пор продолжающего влиять на наши представления о прекрасном, звали Ланселот Браун (1716-1783).

Английские садоводы конца 17 столетия во всем подражали своим французским коллегам и прежде всего Андре Ленотру, создавшему парк в Версале, где каждая аллея, дерево и клумба воплощали собой строгость геометрических форм, симметрию и образцовый порядок. Однако в начале XVIII века Уильям Кент (1685-1748)

перепрыгнул через забор и увидел, что вся природа — сад» (“leapt the fence and saw that all nature was a garden”).

Так родилась идея пейзажного парка, где граница между естественным и искусственным максимально размыта.

В 1741 году в команде работавшего в поместье лорда Кобхэма в Стоу Уильяма Кента появился молодой, но уже довольно известный садовник из Нортумберленда Ланселот Браун. Коллеги подружились, а после смерти Кента проникнувшийся его философией Браун с таким усердием взялся за ее утверждение на местах, что к моменту его собственной кончины Англию в буквальном смысле было не узнать.

Браун провел в Стоу десять лет. За это время он успел жениться и создать себе прочную репутацию, благо лорд Кобхэм не жадничал и давал своему главному садовнику поработать и на других аристократов.

В 1750 году, после смерти патрона, Браун с семейством перебрался в Хэммерсмит, западное предместье Лондона, и отправился в самостоятельное плавание. Первый заказ не заставил себя долго ждать. Он поступил от только что вступившего в права наследства шестого графа Ковентри, молодого человека, ревностно следившего за модой во всех ее проявлениях и решившего модернизировать доставшееся ему поместье Крум Корт в Вустершире.

Как писал поэт Уильям Коупер:

Всемогущий волшебник Браун появляется — и по его слову озеро превращается в лужайку, леса исчезают, холмы уступают, а долины возносятся» (‘The omnipotent magician, Brown, appears, He speaks. The lake in front becomes a lawn, woods vanish, hills subside, and valleys rise’).

Формальный парк в Крум Корте был стерт с лица земли, окружающие его болота осушены, а вода перенаправлена в новехонькое озеро и реку, которая, извиваясь, исчезала вдали; особо любознательные посетители парка могли к своему удивлению обнаружить, что «река» не то что никуда не впадала, а просто заканчивалась за специальной «ширмой» из деревьев.

Хозяин поместья остался весьма доволен этим фокусом. С Брауном, который пестовал Крум Корт, «свое первое и любимое дитя», до конца жизни, они стали добрыми друзьями.

Отличительными чертами создаваемых Брауном ландшафтов были простота, лаконичность и полное слияние с окружающей природой. Правда, достигался этот эффект непринужденной естественности поистине титаническими усилиями — тысячи тонн земли подвергались перемещению с помощью лопат, тачек и мускульной силы.

Еше одной интересной особенностью его стиля является отсутствие цветов, за что его сильно не любили в викторианскую эпоху. Цветам было указано их место в огороде, а властелином парка стало дерево. Их Браун сажал тысячами: за ними он прятал неприглядное или, наоборот, использовал их в качестве обрамления для живописных видов.

Создание подобного ландшафта обходилось в копеечку, зато его содержание было гораздо менее обременительным, чем поддержание в надлежащем виде регулярного парка. Кроме того, творения Ланселота Брауна отличались сугубо английской практичностью: здесь находилось место и для огородов, и для сенокоса, и для выпаса скота, а чтобы тот не забирался, куда не надо, устраивались т.н. ha-has (канавы, один склон которых оставался покрытым травой, а другой выкладывался кирпичом; они также, в отличие от заборов, не портили открывающиеся виды; считается, что название происходит от удивленного восклицания столкнувшихся с этим фокусом впервые); реки и озера при всей своей живописности кишели рыбой, а доведенные до совершенства леса — дичью.

Такая решительность далеко не всем была по нутру: общее мнение тех, кто считал Ланселота Брауна вандалом, выразил архитектор Уильям Чеймберс, сказав, что, если так пойдет и дальше, то во всей Англии скоро не найдешь и трех деревьев, посаженных по прямой линии. Позднее Брауну доставалось и от борцов за социальную справедливость: ради красоты он переносил с места на место, а то и просто сносил целые деревни; впрочем, истины ради надо сказать, что это была старая и довольно распространенная практика.

Среди ландшафтных архитекторов Англии XVIII века — сам он, впрочем, называл себя просто place-maker — Ланселоту Брауну не было равных. Он приложил руку к резиденциям всей тогдашней элиты — от актера Дэвида Гаррика, для которого он построил виллу на берегу Темзы, до самого короля Георга III. Да что там английский монарх! Прелести английского пейзажного парка по достоинству оценила сама Екатерина Великая, насаждавшая новую моду на русской почве в Царском Селе и Павловске.

К концу 1750-х годов Браун трудился одновременно над столькими проектами, что, даже постоянно и в любую погоду разъезжая по стране, он не справлялся и вынужден был нанять более двух десятков прорабов, следивших за ходом работ непосредственно на местах.

Браун был не только высококлассным специалистом, но и человеком, с которым просто было приятно иметь дело. Деловая жилка, высокая работоспособность и талант организатора счастливо сочетались с обходительностью, умением поддержать разговор и безупречной честностью.

Вы, вероятно, с первых строк моего рассказа задаетесь вопросом, почему я избегаю упоминания прозвища Ланселота Брауна, ставшего неотъемлемой частью его имени. Дело в том, что его английское прозвище Capability на русский традиционно переводится как «умелый». Однако в реальности оно никак не связано с его талантами. Просто приезжая к новому заказчику и осматривая потенциальный фронт работ, Браун любил говаривать:

У этого сада большой потенциал» (“This garden has great capabilities for improvement”).

Среди более полутора сотен садово-парковых ландшафтов, к которым приложил руку Ланселот Браун, особняком стоит Бленхейм в Оксфордшире, родовое поместье герцогов Мальборо. Тут великий преобразователь английского пейзажа превзошел самого себя: чтобы создать два исполинских размеров озера и многочисленные водопады, он перекрыл плотиной две реки.

Такой революционный натиск на природу заставил поэта Ричарда Оуэна Кембриджа пожелать умереть раньше Брауна, чтобы успеть

увидеть небеса до того, как они подвергнутся «улучшению»» (“see heaven before it was ‘improved’”).

Мечте поэта не суждено было сбыться. Вечером 6 февраля 1783 года, возвращаясь домой после ужина у старого друга лорда Ковентри, Ланселот Браун упал на одной из лондонских улиц и скоропостижно скончался. Его похоронили в Фенстантоне в Кембриджшире, владельцем которого он стал в 1768 году. Его могилу на погосте местной церкви украшают слова:

Здесь покоится больше чем гений» (“More than genius slumbers here”).

Поменявшаяся после смерти Ланселота Брауна садовая мода обрекла его на забвение, продолжавшееся вплоть до второй половины ХХ века. Зато уж теперь ему воздали по заслугам как человеку, воплотившему в реальность идиллический образ английской провинции. Говоря словами Хорэса Уолпола:

Мы достигли вершины совершенства. Мы дали миру настоящий эталон садоводства»(“We have reached the peak of perfection. We have given the true model of gardening to the world.”).