Герцог на горошине

Свое восхождение по социальной лестнице клан Расселов проделал с удивительной ловкостью: выходцы из среды мелкой буржуазии, в конце XIV века они уже были мелкопоместными дворянами, а два столетия спустя их потомок сэр Джон Рассел службой на дипломатическом поприще снискал семейству сначала баронский, а затем и графский титулы. При пятом графе Бедфордском Расселы вознеслись еще выше — до герцогов.

Близость к правящим монархам и удачные браки приумножали финансовое благополучие семьи. Впрочем, видимо, чтобы Расселы, считавшие себя «слегка важнее Бога» («slightly grander than God»), совсем не потеряли голову, судьба с завидной регулярностью пополняла их ряды безответственными мотами, пускавшими на ветер нажитое отцами, так что их потомкам приходилось начинать порой едва ли не с нуля.

К 1917 году, когда на свет появился будущий тринадцатый герцог Бедфордский, с благосостоянием у Расселов все было в полном порядке: им принадлежали не только обширные владения в провинции, но и порядочные куски лондонских районов Блумзбери и Ковент Гарден (память об этом сохраняют многочисленные названия улиц и площадей в этой части города). А вот благополучным назвать их семейство просто язык не поворачивался.

Отец мальчика Гастингс Рассел, маркиз Тависток, был большим оригиналом. Причудливым образом в нем уживались страстное увлечение живой природой, в особенности насекомыми, лягушками и птицами, и смертельная боязнь микробов, заставлявшая его хвататься за таблетки, стоило лишь кому-нибудь поблизости чихнуть или кашлянуть. Он вел бурную общественную и благотворительную деятельность, зато жизнь своих домашних превратил в сущее наказание.

Его сын позднее вспоминал, что единственным местом в их доме, где было проведено отопление, были вольеры для птиц, куда он мальчиком забирался зимой, чтобы согреться. Домочадцам сладости перепадали редко, а вот для попугаев специально покупались заморские фрукты и орехи, которые будущий герцог у них воровал.

Маркиз обожал рыбалку и старался привить любовь к этому занятию жене и детям. Правда, делал это весьма оригинальным образом: как глава семьи он рыбачил первым и опустошал водоемы с таким тщанием, что после него ловить там уже было нечего. Пойманная рыба благородных пород вроде форели за столом подавалась только хозяину дома; всем остальным, включая редких гостей, полагалась рыба попроще, вроде трески. То же самое касалось дичи.

Стоит ли удивляться, что его жена однажды призналась сыну, как в свое время молилась о том, чтобы Гастингс сделал предложение не ей, а ее сестре. Но ее мать, большая снобка, совершенно потерявшая голову от перспективы породниться с самими герцогами Бедфордскими, заставила-таки дочь выйти замуж.

В общем, родители жили каждый своей жизнью, а ребенка растила няня. Дедушка и бабушка для мальчика не существовали, так как герцог разругался с сыном еще в начале Первой мировой войны из-за пацифистских взглядов последнего, и с тех пор они не разговаривали. В итоге, кто он такой, Джон Расселл узнал лишь в 16 лет, и то случайно. Прочитав в газете о побившей очередной рекорд герцогине Бедфордской, он заметил горничной: «Похоже, она очень смелая женщина». А в ответ услышал: «Разве ты не знаешь, что это твоя бабушка?»

Как позднее Джон Рассел писал в своих мемуарах, в семействе Бедфордов сыновей отправляли учиться в школу раз в столетие. Его отец, пройдя испытание Итоном, решил оградить своего наследника от пережитых им ужасов, так что образование мальчика было поручено гувернерам. Когда пришло время поступать в университет, выяснилось, что Джона не научили главному — учиться. После того как очередной репетитор, готовивший будущего герцога к вступительным экзаменам, махнул на него рукой, отец лишил его и без того нищенского содержания — на £98 в год наш герой не мог позволить себе даже купить пальто, — и вынудил искать работу.

Устроившись в агентство недвижимости, Джон Рассел обнаружил полную неспособность к выполнению возложенной на него обязанности по сбору арендной платы в лондонском Ист-Энде — завидев его на пороге, квартиранты совершенно забывали английский и переходили на идиш.

Невзирая на весьма стесненные обстоятельства, Джон решил жениться. Отец его выбор — разведенная женщина на 13 лет старше — не одобрил и в знак протеста сделал единственное, что было в его силах — лишил сына наследства.

С началом войны Джон Рассел записался было добровольцем в гвардию, но курс молодого бойца обернулся для него одним сплошным больничным. После нескольких месяцев такой «службы» в армии махнули на болезненного солдатика рукой и комиссовали.

Поработав репортером The Sunday Express и директором фирмы, занимавшейся импортом-экспортом между Британией и Индией, пережив самоубийство жены и оставшись с двумя малолетними сыновьями на руках, наш герой женился снова — в этот раз на вдове, у которой тоже было двое детей. Не рассчитывая на то что отец, ставший к тому времени двенадцатым герцогом Бедфордским, пересмотрит ранее принятое решение о лишении наследства, Джон Рассел вскоре после свадьбы перебрался с семьей в Южную Африку. Там они и вели вполне обеспеченную и счастливую жизнь простых фермеров, пока в 1953 году смерть герцога не вынудила их вернуться в Англию.

Случись это на сто лет раньше, и наш герой зажил бы себе припеваючи. Однако в конце XIX века в Великобритании был введен налог на наследство, ставший одной из причин разорения многих благородных семейств. К титулу герцога прилагалось семейное гнездо в Бедфордшире. Конфискованное у монахов-цистерцианцев аббатство Вуберн Генрих VIII пожаловал в свое время первому графу Бедфордскому. Расселы выстроили здесь подобающую их высокому статусу резиденцию, к которой приложили руку Иниго Джонс и Генри Холланд, и, разумеется, собрали первоклассную коллекцию живописи, включая полотна Каналетто, Ван Дейка, Гольбейна и одну из трех версий портрета Елизаветы I на фоне «Непобедимой Армады».

Для поддержания всей этой роскоши в должном виде требовалось около 300 тысяч фунтов в год. Однако Джон Рассел оказался в особенно затруднительном положении: с момента смерти его деда в доме не жили; начатая отцом перестройка так и не была закончена, и в 1953 году, по воспоминаниям герцога, семейное гнездо выглядело так, будто стало жертвой прямого попадания бомбы. За то чтобы сохранить его в руках семьи, нужно было заплатить более 4.5 миллионов фунтов налога. Вариант с продажей земельных владений и передачей Вуберна «Национальному тресту» герцог решительно отверг. Восстановление и сохранение фамильного гнезда для потомков стало делом и смыслом всей его жизни.

Заработать вышеупомянутые астрономические суммы можно было, лишь сделав Вуберн доступным широкой публике. Чуть ранее таким же образом вынуждены были поступить владельцы Лонглита и Чатсуорта, что, впрочем, не избавило герцога от потока резкой критики со стороны прочих аристократов. Идея, строго говоря, была не новой: многие загородные усадьбы еще в XVIII веке удовлетворяли любопытство желающих поглядеть, как живут сильные мира сего (вспомним хотя бы посещение Элизабет Беннет резиденции Марка Дарси в романе Джейн Остин «Гордость и предубеждение»); и Вуберн не был исключением — по понедельникам он распахивал свои двери для «джентльменов и иностранцев» (как пишет в своей книге How to Run a Stately Home тринадцатый герцог Бедфордский, «не знаю, было ли это особой любезностью в адрес иноземцев или же недвусмысленным намеком на то, что они к джентльменам не относились»).

Герцог справедливо рассудил, что людям, у которых есть машина, надо куда-то ездить и загородные резиденции аристократии — вполне достойная цель для такого рода вылазок. Однако прежде чем дать широкой публике возможность взглянуть на то, как тяжело живется богачам — ужасно неудобная старинная мебель, неотапливаемые комнаты, в которых даже при всем желании невозможно поддерживать комфортную температуру, и прочее и прочее — и порадоваться за себя, надо было привести сильно потрепанное родовое гнездо в музейный вид. Вместе с женой Лидией он собственноручно перемыл 800 предметов уникального (таких в мире всего три, один из них находится в коллекции Эрмитажа) столового сервиза из севрского фарфора; подарок Людовика XV четвертому герцогу Бедфордскому по случаю окончания Семилетней войны годами пылился в ящиках, и, учитывая состояние дома, его сохранность можно было объяснить лишь чудом. Супруги сами решали, как обставить ту или иную комнату, благо мебели их предки насобирали на любой вкус; сами приводили в порядок, вставляли в рамы и развешивали картины из семейной коллекции.

Их усилия не пропали даром. Уже в первый туристический сезон — Вуберн был открыт для посещения шесть месяцев в году — в 1955-м его посетили 181 тысяча человек. Не обошлось, правда, без казусов: в день торжественного открытия была украдена собака герцога; кроме того, одна из посетительниц отрезала кусок шторы себе на память.

Впрочем, герцог прекрасно отдавал себе отчет, что без постоянной работы, в том числе и над ошибками, благосклонность платежеспособной публики не удержать. К сувенирному магазину и кафе добавились парк аттракционов и сафари-парк. Довольно неожиданно обнаружилась первостепенная важность туалетов. Как-то раз, переходя Пикадилли, хозяин Вуберна был опознан дамой из Женского института, которая отчитала его за 15-минутные очереди в места общественного пользования на подвластной ему территории. (Это ей еще повезло: один менее выносливый джентльмен скончался от сердечного приступа, едва добравшись до заветной цели.)

Увидеть Рембрандта приятно, но в этом нет биологической потребности после долгого путешествия в автомобиле. А в том, чтобы сходить в туалет, есть. Дом-музей с отличными туалетами, вкусным чаем по разумной цене и достаточным количеством мест на парковке (поблизости от туалетов и чайных комнат) будет процветать. Обеспечьте эти три удобства — и, согласно моему компьютеру, 87.3% посетителей не заметят, если дома у вас нет вовсе». (To see a Rembrandt, may give a pleasure; but it is not a biological necessity after a long drive. To visit the loo is. A Stately Home with excellent loos, good teas served at a reasonable price, and sufficient car-parks (near the loos and the tea-rooms) will prosper. If you provide these three commodities, then — according to my computer — 87.3 per cent of your visitors will not notice if you have no house at all.)

По натуре застенчивый и склонный к уединению, ради Вуберна герцог стал одним из самых известных шоуменов в послевоенной Британии. Он разъезжал по стране с лекциями о старой Англии, замках и этикете, участвовал в телевизионных ток-шоу и игровых программах и почитал своим долгом регулярно появляться среди осаждающих Вуберн толп, с удовольствием отвечая на вопросы гостей. Те из них, у кого водились лишние £90, имели шанс получить приглашение на «ужин с герцогом» — еще один маркетинговый ход, призванный повысить популярность Вуберна. И без того совершенно фраппированная английская аристократия не знала, чего еще ожидать от эксцентричного Джона Рассела, когда он вдруг предоставил свои владения для съемок нудистского фильма.

Мне не нравится презрение знати, но лучше, когда на тебя смотрят сверху вниз, чем не смотрят совсем». (I do not relish the scorn of the peerage, but it is better to be looked down on than overlooked.)

В 1974-м, памятуя о том, в какой ситуации после внезапной смерти отца оказался он сам, тринадцатый герцог Бедфордский принял решение передать имение старшему сыну и покинул страну. Он прожил еще без малого три десятка лет, скончавшись в Санта-Фе в 2002 году. Вуберн продолжает процветать — теперь под управлением пятнадцатого герцога Бедфордского.