Я всегда считал вас самой умной, самой милой, абсурдной, любезной, удивительной, опасной и пленительной малышкой из тех, что живут сейчас или жили две тысячи лет назад. Не стану говорить вам о красоте — не мне судить. Но наши красавицы рядом с вами блекнут, так что либо вы красивы, либо это нечто лучшее».
‘I have always thought you the cleverest, most agreeable, absurd, amiable, perplexing, dangerous, fascinating little being that lives now or ought to have lived two thousand years ago. I won’t talk to you of beauty—I am no judge. But our beauties cease to be so when near you, and therefore you have either some, or something better.’
Так писал Байрон леди Каролине Лэм в 1812 году, когда они впервые встретились. Его слова можно было бы выгравировать на ее надгробье в качестве эпитафии. Она и правда была удивительной и опасной и для окружающих и, прежде всего, для самой себя.
13 ноября 1785 года Генриетта Спенсер родила своему мужу Фредерику Понсонби, третьему графу Бессборо, дочь. Имел ли граф к новорожденной хоть какое-нибудь отношение — вопрос по-прежнему открытый. И без того впечатлительный и склонный к сумасбродствам ребенок несчастных в браке родителей оказался на попечении тетки Джорджианы, той самой скандально известной герцогини Девонширской, которую сыграла в одноименном фильме Кира Найтли. Пансион благородных девиц из Девоншир Хауса был примерно такой же, как из Бедлама — Итон. Вместо того чтобы учиться читать (этой премудростью она овладела лишь в поздней юности), музицировать и вышивать, юная Каро то в мужском костюме скакала верхом без седла по просторам семейного поместья Спенсеров, то витала в облаках, причем разделявшую эти две крайности пропасть она преодолевала со стремительностью и внезапностью шаровой молнии.
В 16 лет Каролина дебютировала в высшем свете — и произвела полный фурор. Фея, как ее прозвал лондонский бомонд, была, правда, исключительно гневлива, но и охватывавшие ее приступы ярости вызывали до поры до времени всеобщее умиление.
Среди тех, кто пал жертвой сокрушительной притягательности Каро, был Уильям Лэм. Его матерью была леди Мельбурн, а вот причастность к его появлению на свет лорда Мельбурна остается под сомнением. Каролина отвечала юноше взаимностью. Однако пожениться они смогли только три года спустя, когда после внезапной смерти старшего брата Уильям изрядно поправил свое положение на рынке женихов и был признан достойным богатой невесты.
Брак Уильяма и Каролины поначалу был довольно счастливым. Однако смерть одного ребенка и проблемы со здоровьем у другого (мальчик был умственно отсталым) вкупе с растущим интересом Уильяма к политике (он в итоге дослужился до поста премьер-министра) привели к тому, что лодка семейного благополучия дала трещину. Обделенная вниманием мужа, Каро стала искать его на стороне, устраивая скандалы на великосветских приемах, водя дружбу с женщинами сомнительной репутации и кидаясь из адюльтера в адюльтер. (Интересно, что ее муж, похоже, не страдал от ревности. Он, наоборот, испытывал сочувствие к тем, кого угораздило попасть в раставленные его супругой сети, считая их своими товарищами по несчастью.)
В марте 1812 года вышли в свет две первые песни «Чайльд Гарольда», и 24-летний лорд Байрон в одночасье стал знаменитостью. Вы едва ли удивитесь, узнав, что, прочитав новинку, наша мятежная героиня создала себе романтически возвышенный образ ее автора, который обладал исключительным иммунитетом не только к самым скандальным слухам и сплетням, но и малопривлекательным фактам вроде хромоты и привычки грызть ногти.
Будь он страшен, как Эзоп, я должна с ним познакомиться»
‘If he was as ugly as Aesop I must know him’, — заявила леди Каролина Лэм и, разумеется, добилась своего.
Байрона худоба и странная привычка новой знакомой наряжаться пажем поначалу не впечатлили. Каролина же в своем дневнике записала ставшие впоследствии крылатыми слова bad, mad and dangerous to know («дурной, безумный и опасный») и пророчески, как оказалось, добавила:
Это красивое бледное лицо станет моей судьбой».
‘That beautiful pale face will be my fate.’
Начавшийся вскоре между ними бурный роман не сходил с уст великосветского общества, видавшего всякое, но не утратившего способности приходить в ужас от очередной аморальной выходки обитателей beau monde. Пусть Каро и была далека от байроновского идеала красоты, но он с удивлением обнаружил в ней несвойственную, как он раньше считал, женщинам способность понимать мужские идеи и желания. Они вместе читали, обсуждали поэзию — и пламенно ругались. Байрон особенно ревновал свою любовницу, когда та танцевала вальс с другими мужчинами. (И в этом Каролина фраппировала высший свет, где предающиеся непристойной забаве дамы еще долго будут оставаться объектом нескрываемого осуждения.) Чтобы сделать ему приятное, она на балах теперь сидела неотлучно при своем хромоногом кавалере. Если же приглашали лишь его одного, она ждала возлюбленного на улице. Да и сам Байрон так увлекся, что все его время и мысли вместо поэзии были отданы чтению и написанию писем любовнице. Однако несмотря на охватившую Каро страсть, лишившую ее разума настолько, что она разрешила любовнику в случае нужды заложить ее драгоценности и приняла за чистую монету его слова о совместном побеге из Англии, признать по требованию ревнивого поэта, что любит его больше, чем мужа, отказалась.
Такие страсти были чрезмерны даже по меркам привычного к скандалам лондонского бомонда. Друзья уговорили Байрона уехать на время из города. Каролина забрасывала его письмами, остававшимимся без ответа. 13 июня он вернулся, но продолжал избегать ставшую надоедать ему, однако по-прежнему манившую к себе пассию. Его приятель Хобхаус, опасаясь возможных глупостей с обеих сторон, снова настоял на отъезде. В день Х на пороге лондонского дома Байрона на Сент-Джеймс-стрит объявился человек в весьма странном наряде, призванном сбить всех с толку насчет скрывавшейся под ним личности и совершенно с этой задачей не справлявшимся. Ворвавшись, как ураган, в дом, Каро устроила совершенно мелодраматическую сцену, попытавшись заколоть себя ножом.
Ее отчаяние по уши влюбленной женщины, брошенной любовником после двух месяцев безумия страстей, вполне можно понять. Сдаваться она не собиралась. 9 августа Каро совершила очередной скандальный поступок, отправив Байрону локон волос со своего лона. К эксцентричному подарку прилагалась записка не менее вопиющего содержания. В ней наша героиня довольно недвусмысленно напоминала возлюбленному о своем умении быть и женщиной и мужчиной (в самый разгар их романа она навещала его, выдавая себя за собственного пажа, а бисексуальность Байрона была постоянным предметом великосветских сплетен).
Родители Каролины пытались образумить дочь и уговорить ее вернуться в семью, в дом, в общепринятые рамки приличий. Ее свекр, лорд Мельбурн, не миндальничая, попросту приказал ей вернуться к мужу. (При этом его супруга, леди Мельбурн была наперсницей и одной из главных утешительниц Байрона.) В ответ Каро заявила, что убежит с Байроном, но в ярости добежала лишь до дома безвестного хирурга, откуда ее вернуться на путь истинный убедил вызванный на подмогу бывший любовник.
Тем временем поэт завел себе новую пассию. Ею стала Джейн Элизабет, графиня Оксфордская, мать шестерых детей и подруга Каро, вскоре перешедшая в разряд бывших. (Когда Каролина попросила Байрона прислать ей прядь своих волос, он отправил ей локон графини, который «так удачно подошел и по цвету и по форме» (‘it was a lucky coincidence of colour & shape for my purpose’). Каро продолжала слать Байрону письма, которые он читал вместе с новой любовницей и с ней же вместе сочинял ответы. Одно из них, с личной печатью леди Оксфорд на нем, она сделала четыре года спустя достоянием читающей общественности на страницах своего романа «Гленарвон»:
Я больше не ваш любовник, и, поскольку вы своим совершенно недостойным женщины преследованием вынуждаете меня признаться в этом, знайте, что я принадлежу другой, назвать чье имя, разумеется, было бы бесчестным. Я всегда буду с благодарностью вспоминать те мгновения, когда вы были расположены ко мне. Я навсегда останусь вашим другом, если ваша светлость позволит мне считать себя таковым. И как доказательство моей заботы о вас позвольте дать вам совет — умерьте свое тщеславие, которое позорит вас, выплескивайте свои нелепые капризы на других, а меня оставьте в покое».
‘I am no longer your lover; and since you oblige me to confess it, by this truly unfeminine persecution, – learn, that I am attached to another; whose name it would of course be dishonourable to mention. I shall ever remember with gratitude the many instances I have received of the predilection you have shewn in my favour. I shall ever continue your friend, if your Ladyship will permit me so to style myself; and, as a first proof of my regard, I offer you this advice, correct your vanity, which is ridiculous; exert your absurd caprices upon others; and leave me in peace.’
Какой выдержкой надо обладать, чтобы снести такой удар? Каро терзалась ревностью и сожалениями. И раньше не отличавшаяся уравновешенностью, теперь ее мятежная натура у многих вызывала серьезные подозрения в душевном расстройстве. Она заказала новые ливреи для своих слуг; пуговицы на них гласили Ne crede Byron («не верьте Байрону» на латыни). Его письма были сожжены на костре вместе с подарками и изображавшим неверного любовника чучелом.
Но забыть и отпустить его Каро не могла. Вернувшись в Лондон, она снова, по старой привычке одевшись пажем, являлась без приглашения в гости к бывшему любовнику, а однажды даже оставила запись в лежавшей на его письменном столе книге. Книга эта была написана известным своей бисексуальностью Уильямом Бекфордом, и начертанные Каро слова ‘Remember me!’ (Помни меня!) были очередным намеком на ту сторону жизни Байрона, которую он предпочел бы хранить в тайне. Их отголосок звучит в следующем стихотворении поэта:
Remember thee! remember thee! Забыть тебя! Забыть тебя!
Till Lethe quench life’s burning stream Пусть в огненном потоке лет
Remorse and shame shall cling to thee, Позор преследует тебя,
And haunt thee like a feverish dream! Томит раскаяния бред!
Remember thee! Aye, doubt it not. И мне, и мужу своему
Thy husband too shall think of thee: Ты будешь памятна вдвойне:
By neither shalt thou be forgot, Была ты неверна ему,
Thou false to him, thou fiend to me! И демоном была ты мне.
(пер. Вяч. Иванова)
1 июля 1813 года они встретились на костюмированном балу в Берлингтон Хаус, где одетый монахом Байрон прилюдно прочитал ей мораль. Четыре дня спустя бурная светская жизнь снова свела их — на этот раз на танцевальной вечеринке у леди Хиткот. Байрон был щедр на сарказм. Когда Каролина взяла со стола нож (как она писала позднее, без каких бы то ни было намерений), поэт презрительно произнес:
Давайте, дорогуша. Если хотите разыграть тут римскую трагедию, то не ошибитесь с сердцем — пронзайте свое, моему от вас уже и так досталось».
‘Do, my dear. If you mean to act a Roman’s part, mind which way you strike with your knife – be it at your own heart, not mine – you have struck there already.’
Вмешавшиеся в жалкий спектакль дамы попытались отобрать у Каро нож, она порезалась и, истекая кровью, убежала.
Байрон продолжал вести бурную личную жизнь, а спустя пару лет женился на кузине отвергнутой любовницы Анне Изабелле Милбэнк. Эту новость Каролина восприняла на удивление спокойно. Зато, когда год спустя Анабелла решила развестись с мужем, любезно снабдила ту порочащими Байрона сведениями, которые позволили ей получить развод на собственных условиях.
9 мая 1816 года наша героиня анонимно (впрочем, имя автора было секретом Полишинеля) опубликовала свою первую книгу — написанный в популярном тогда готическом духе роман «Гленарвон». Это была довольно жестокая сатира на модное общество, где по полной программе досталось многим из светских знакомых Каро, и прежде всего, разумеется, Байрону. Представление о степени скандальности литературной выходки Каро дает такой факт: после публикации романа даже обладавший поистине ангельским терпением Уильям Лэм заявил, что видеть ее больше не желает. Роман имел успех, но автору не простили дерзких насмешек над своими же. Отныне двери приличных домов были для леди Каролины Лэм закрыты. Уильям тут же сменил гнев на милость и полностью встал на сторону подвергнувшейся остракизму жены.
Из великосветских «звезд» расжалованная в парии Каро начала потихоньку спиваться. Родители Уильяма уговаривали его развестись и сдать ее в сумасшедший дом, но он отказался. Он дал своей мятежной супруге ту заботу, поддержку и любовь, в которых она так нуждалась, и даже помогал ей с написанием романов. Когда 26 января 1828 года Каро умерла, он был рядом.
P.S.
В письме, написанном Байрону через два года после их короткого романа, Каро призналась:
Я любила вас, как ни одна женщина никогда не смогла бы любить, потому что я — другая. Я скорее животное, для которого нет ничего преступного в том, чтобы любить и следовать за своим хозяином, коим вы стали для меня — хозяином моей души более чем чего бы то ни было еще».
‘I lov’d you as no Woman ever could love because I am not like them — but more like a Beast who sees no crime in loving & following its Master — you became such to me — Master of my soul more than of anything else.’
Добавить комментарий