Дэвид и Виктория Бекхам, назвавшие детей по имени мест, где те были зачаты, в своих претензиях на оригинальность — сознательно или нет — наследовали жившим в XIX веке соотечественникам Уильяму и Фрэнсис Найтингейлам. Те, поженившись в 1818 году, отправились в затяжное свадебное путешествие по Европе, плоды которого не заставили себя долго ждать — в следующем же году в Неаполе у них родилась дочь, названная, как и основанный греками город, где она появилась на свет, Партенопой, а год спустя в семействе случилось очередное пополнение — младшую дочь окрестили Флоренс в честь столицы Тосканы, где Найтингейлы находились в тот момент.
Сколько Мэри себя помнила, ее замкнутая в четырех стенах родительского дома жизнь была одним сплошным исполнением дочернего долга. Отец — врач с неутолимой жаждой приключений и охотой к перемене мест — мотался по миру, сопровождая богатых путешественников в заграничных поездках, и домой возвращался только чтобы выгрузить очередную партию трофеев — книг и экзотических безделушек. Оставленная им в Лондоне с двумя детьми жена заболела и вскоре оказалась прикованной к постели, так что уход за немощной матерью и все заботы по хозяйству легли на плечи младшей дочери. Пока ее брат в лучших традициях того времени получал полноценное образование, предоставленная самой себе Мэри штудировала отцовскую библиотеку. Таким образом она выучила немецкий и латынь, составила себе понятие о физике, химии, биологии и математике и даже научилась чинить водопровод, подписавшись на специализированный журнал.
На дворе стоял 1892 год. Близился очередной день рождения Мэри, но он не сулил ей ничего нового — еще один год тоскливой рутины. Однако неожиданно в течение нескольких недель умирают ее родители, и на пороге своего 30-летия Мэри Кингсли вопреки всем ожиданиям оказывается вдруг свободной. И она решает отправиться в Западную Африку — малоизученный и полный опасностей уголок планеты, печально известный как «могила белого человека», — чтобы собрать материал и закончить начатую отцом книгу о жертвенных ритуалах местных племен.
Вечером 16 октября 1834 года загорелся Вестминстерский дворец. К утру следующего дня от без малого тысячелетнего нагромождения разномастных построек, когда-то служивших королевской резиденцией, а затем — местом заседаний британского парламента, остался один только Вестминстерский зал.
Огонь оказался в буквальном смысле очистительным: пожар не только расчистил место для современного и удобного здания, но и положил начало новой эпохе в истории британской архитектуры.
Британцы известны своей любовью к собакам. Интересно, что Королевское общество защиты животных было основано на 60 лет раньше (1824), чем организация, стоящая на страже прав детей (1884). И хотя человек дружит с собакой уже не одну тысячу лет, современное отношение к ней как к одному из, если не главному, члену семьи сложилось относительно недавно, в викторианскую эпоху.
1851 год вошел в британскую историю как год Великой выставки, во всей красе продемонстрировавшей нации — грандиозную экспозицию посетили более 6 миллионов человек, или четверть населения страны — достижения мирового прогресса с Британской империей во главе.
Королева Виктория торжественно открывает Великую выставку 1851 года
Торжественное открытие выставки, по помпезности напоминавшее церемонию коронации, состоялось 1 мая. Толпа любопытствующих начали собираться в Гайд Парке с шести утра, а к девяти, когда распахнулись двери, она насчитывала уже около 300 тысяч человек. В полдень прибыли королева Виктория и принц Альберт, главный энтузиаст выставки, без патроната которого она не факт что состоялась бы. Королева пришла в такой восторг от увиденного, что возвращалась снова и снова — только в первый месяц работы экспозиции она побывала там по меньшей мере пять раз.
На полотне Генри Кортни Селуса «Открытие Великой выставки 1 мая 1851 года» внимание зрителя привлекают прежде всего стоящие на небольшом возвышении в центре, хотя и на втором плане, королева Виктория и принц Альберт во всем своем монаршем великолепии, окруженные чадами и домочадцами. Справа и слева от них на переднем плане — высокопоставленные гости со всего света в парадном облачении и блеске медалей.
Генри Кортни Селус. Открытие Великой выставки 1 мая 1851 года
Среди них своим колоритным нарядом выделяется посланник китайского императора. Так во всяком случае все сначала подумали, глядя на исполненного достоинства и богато одетого гостя из Поднебесной.
Однако журналисты The Times, взявшись идентифицировать никому не известного персонажа на картине Селуса, выяснили, что никакой он не сановник, а обыкновенный капитан стоящей на якоре у лондонских берегов джонки.
Хи-Синг, так звали морехода, пришел на церемонию открытия Выставки из праздного любопытства. Будь он одет попроще, никто и не обратил бы на него внимания. Но его наряд, и правда достойный самого императора, убедил окружающих, что перед ними — важная персона.
К своему собственному удивлению Хи-Синг вскоре оказался в первых рядах. Однако не растерялся, отвесил изящный поклон королеве и, как ни в чем не бывало, занял место рядом с почетными гостями. Где его и заметил художник.
Бродя по Хрустальному дворцу, Хи-Синг, видимо, проникся духом предпринимательства эпохи и после своего триумфа на церемонии открытия Великой выставки рекомендовал себя уже не иначе как «действующим представителем императорского Китая». Переименованная в «Музей древностей» джонка стала местом паломничества любопытных лондонцев и очередным аттракционом, где члены экипажа капитана Хи-Синга ежевечерне развлекали публику китайским искусством владения мечом.
Кладбище Нанхед, расположенное в одноименном районе южной части Лондона, — одно из т.н. Великолепной семерки лондонских некрополей, созданных в период с 1832 по 1841 год.
Стремительный рост столичного населения — с 864.845 человек в 1801 году до 1.474.069 всего тридцать лет спустя — стал в том числе и причиной катастрофической переполненности старых приходских кладбищ.
Удивительно, как много нам могут поведать о прошлом одни только названия канувших в лету профессий. Взять хотя бы ловцов крыс (rat-catcher). Работа у них, конечно, была не из приятных, но востребованной, а потому и неплохо оплачивалась.
Крысолов Джек Блэк
Благодаря Генри Мейхью и его прославленной книге-исследованию «Лондонские рабочие и лондонские бедняки» (LondonLabourandtheLondonPoor), мы даже знаем имя одного из них. Джек Блэк был крысоловом с детства, а к началу 1840-х годов достиг на этом поприще таких успехов, что в числе подведомственных ему территорий оказались здания правительственных департаментов и королевские дворцы, включая Букингемский.
Взрывной рост населения Лондона в первой половине XIX века — с миллиона в 1801 году до двух с половиной в 1851-м — породил массу проблем, одной из которых стала перенаселенность церковных погостов. Одно за другим стали открываться временные некрополи на тогдашних окраинах города — Kensal Green, West Norwood, Abney Park, Brompton, Nunhead, Tower Hamlets и Highgate. Но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. «Великолепная семерка» по-прежнему существует — уже в черте города, — на некоторых из них даже до сих пор проводятся захоронения.
Окончательное решение мрачного вопроса предложили два Ричарда — Броун и Спри.
Их идея заключалась в том, чтобы хоронить покойников на расстоянии около 37 километров от городской черты, куда никакая урбанизация не добралась бы и через сто лет, а доставлять их туда с помощью самого передового на тот момент транспортного средства — паровоза. Подходящий участок земли нашелся близ Уокинга в графстве Суррей. По расчетам Броуна, здесь должно было хватить места для миллионов тел на ближайшие 350 лет.
