Как-то раз приглашенные на вечеринку к герцогине Куинзберри Хорас Уолпол, Джордж Селуин и лорд Лорн решили уединиться в одной из комнат гостеприимного дома, чтобы побеседовать. Внезапно дверь распахнулась, вошла хозяйка и, не произнеся ни слова, тут же исчезла. Вскоре появился слуга и начал… снимать дверь комнаты с петель! Поняв намек, джентльмены вернулись в гостиную.
Эксцентричные выходки прославили герцогиню Куинзбери не меньше, чем ее красота. Исключительную внешнюю привлекательность Китти Хайд унаследовала от матери и еще в детстве была воспета в стихах многочисленных гостей дома от Александра Поупа до Уильяма Конгрива. Возможно, именно потому, что чуть ли не с колыбели слышала нескончаемый поток славословий в свой адрес, повзрослев, Катерина всей душой невзлюбила фальшь во всех ее проявлениях.
Одной из прославивших ее причуд была привычка одеваться, как простолюдинка. В высших сферах расшитые сорняками вроде плюща и жимолости платья из белого сатина и непременные фартучки герцогини сочли столь вызывающими, что пришлось ввести запрет на ношение передников при дворе. Но Китти даже монаршье слово было не указ: явившись в очередной раз в Сент-Джеймский дворец в объявленном вне закона наряде и наткнувшись на преградившего ей путь камергера, она в гневе сорвала злосчастный фартук, швырнула его в лицо изумленному придворному и ничтоже сумняшеся проследовала в королевские покои. (Своим неортодоксальным вкусам в одежде наша героиня оставалась верна до конца жизни. Моду она считала не более чем средством соблазнения. Учитывая тот факт, что Китти до самой смерти оставалась исключительно привлекательной женщиной, она легко могла позволить себе такого рода причуды.)
Будучи фрейлиной, герцогиня не раз совершала немыслимые с точки зрения этикета вещи: так, однажды во время утреннего туалета королевы на Китти напал приступ неудержимого смеха, и во избежание неловкости она почла за лучшее покинуть комнату, выбравшись на четвереньках в окно. Ее выходки, впрочем, ни в коем случае не были результатом плохого воспитания; она просто не придавала никакого значения скучным условностям.
Живую и непосредственную натуру герцогини отличало не только отменное чувство юмора, но и доброе сердце. Единственное, что неизменно вызывало у нее яростное негодование, — это несправедливость и притеснения по отношению к ее друзьям. В борьбе за правду, как вы сейчас увидите, Катерина Дуглас (в 1720 году она вышла замуж за своего троюродного брата Чарльза Дугласа) шла напролом и до конца.
«Опера нищего» стяжала своему автору Джону Гею фантастическую славу. Об успехе предприятия красноречиво свидетельствует хотя бы тот факт, что бывший тогда на вершине популярности Итальянский оперный театр вынужден был закрыться, не в силах соперничать с новой постановкой. Однако после того как пьеса была напечатана, нашлись те, кто посчитал историю об избегнувшем наказания разбойнике с большой дороги пропагандой антиобщественного поведения и угрозой духовным скрепам. Ни о каком сиквеле ставшей по-настоящему народной оперы и речи быть не могло.
Запрещенная к постановке «Полли» была все-таки опубликована на частные пожертвования, а герцогиня Куинзбери, дружившая с автором, начала активную кампанию за отмену наложенного на пьесу цензурного вето. В борьбе за справедливость и свободу слова она дошла до самого короля и для ознакомления с опальной пьесой любезно предложила тому себя в качестве чтеца. В конце концов чаша терпения монарха была исчерпана, и Китти указали на дверь. Что она, впрочем, восприняла с обычной невозмутимостью и даже в письменной форме отблагодарила Георга II за проявленную (не)милость. Ее муж взял сторону жены и ее протеже и в знак протеста отказался от всех занимаемых должностей, включая пост вице-адмирала Шотландии.
Джона Гея супруги опекали до самой его смерти: он жил у них в доме на правах не то лучшего друга, не то ближайшего родственника; сам герцог занимался его финансами, а герцогиня ухаживала за ним во время болезни. Он стал личным секретарем Китти (в частности, они совместными усилиями вели переписку с Джонатаном Свифтом, пытаясь — впрочем, безуспешно — залучить его в гости) и помогал ей руководить небольшим домашним театром, устроенным в Куинзбери Хаус в Лондоне.
Когда поэт умер в 1732 году, Чарльз Дуглас организовал роскошные похороны в Вестминстерском аббатстве, а Катерина воздвигла монумент в его честь с заказанной ею Александру Поупу эпитафией. Постановка запрещенной цензурой «Полли» состоялась 45 лет спустя после смерти автора. 76-летняя герцогиня, разумеется, почла премьеру своим присутствием и, говорят, вовсю подпевала. Возвращение отлученных от двора супругов под сень монаршьей милости состоялось гораздо раньше.
Всю жизнь рубившая правду с плеча, Китти не церемонилась с теми, кто пытался навязать ей свое общество. Притчей во языцех стала история о том, как она пообещала дать бал в честь дочери герцога Бриджуотерского, однако «забыла» послать приглашение самой виновнице торжества. Получив письмо от кого-то из родственников девушки с указанием на оплошность, Китти ответила следующее:
«Ваше письмо получено. Оно очень мило и очень оригинально. Однако не все, что мило и оригинально, имеет успех. Герцогиня К. гордится своим домом, подобно Сократу: у того дом был невелик и вмещал всех его приятелей, ее же просторен, но в нем не поместится и половина ее друзей. [Приглашение] отложено, но не забыто. [Решение окончательное и] пересмотру не подлежит».
Доставалось и тем, кто, по мнению герцогини, вел себя неподобающим образом. Так, если она отправлялась в гости и находила чайный сервиз слишком экстравагантным, то он как будто случайно оказывался на полу и, естественно, разбивался. Навещавшие Китти в ее шотландских имениях дамы в своих лучших нарядах выводились на длительные прогулки по самой непролазной грязи, какую только можно было сыскать в округе, а отдохнуть от хождения по мукам им предлагалось по примеру гостеприимной хозяйки на куче навоза (что некоторые из них из страха и делали).
Она легко могла устроить бал и буквально после первых же аккордов музыки к всеобщему неудовольствию заявить, что у нее голова раскалывается от шума. Тут, правда, на выручку приходил сын герцогини: схватив кресло с сидящей в нем Китти, он пробегал с ним несколько раз вокруг бальной залы, после чего недуг хозяйки как рукой снимало и веселье продолжалось как ни в чем ни бывало.
Подобные фортели далеко не у всех находили понимание. Так Хорас Уолпол считал, что по герцогине Куинзбери Бедлам плачет и благодарил бога за Темзу, разделявшую Стробери Хил и поместье Китти в Петерсхеме. Однако справедливости ради нужно сказать, что Уолпол со временем сменил гнев в отношении сумасбродной герцогини на милость.
Время как будто было не властно над Китти: и на восьмом десятке она оставалась писаной красавицей, верной своим причудам. На старости лет она обзавелась темнокожим слугой, которого обучила верховой езде и фехтованию и всячески баловала. Ходили слухи, что у них, несмотря на разницу в возрасте в 53 года, роман.
Умерла герцогиня Куинзбери столь же эксцентричным манером, как и жила: если верить Хорасу Уолполу, она скончалась, объевшись вишен.
Добавить комментарий