Появившийся на свет 4 декабря 1795 года младенец Томас стал первым из девяти детей каменщика Джеймса Карлейля и его супруги Маргарет. Мальчик рос в шотландской глуши и строгих кальвинистских традициях. Отец обучил его арифметике, мать — чтению, а дальнейшие заботы об образовании Томаса были поручены учителю деревенской школы, чьим любимчиком он немедленно стал. Особенно хорошо мальчику давались математика и иностранные языки: французскому и латыни его учили в школе, а испанский, итальянский и немецкий наш вундеркинд освоил самостоятельно.
Успехи в учебе помогли ему получить место в Эдинбургском университете, куда он отправился пешком в ноябре 1809 года. Расстояние в 80 миль Томас преодолел за трое суток, уже к началу второго дня оказавшись от родного дома дальше, чем когда-либо доводилось его отцу. В бурную студенческую жизнь воспитанный в строгих религиозных рамках провинциал не вписался. Однако ему удалось найти отдушину в узком кругу друзей схожего с ним происхождения и разделявших его увлечение литературой, где он приобрел некоторый авторитет и прозвища «декан» и «Джонатан» — намек на то, что их обладателя ждет слава второго Свифта.
Чаяниям Джеймса Карлейля, мечтавшего о рясе священника для сына, не суждено было сбыться: закончив университет, Томас вернулся в родную школу учителем математики. Позднее он преподавал также латынь, французский, арифметику, геометрию, географию, счетоводство и навигацию, но замкнутый и раздражительный нрав вкупе со склонностью к сарказму был плохим подспорьем для педагога. Его учительская карьера продолжалась всего 4 года и завершилась депрессией, отставкой и возвращением в Эдинбург.
В 1821 году общий знакомый представил Томаса вдове Грейс Уэлш и ее 19-летней дочери Джейн — умнице, красавице и острой на язык девице, на которую довольно неотесанный, несмотря на всю свою начитанность, начинающий писатель произвел весьма удручающее впечатление. Правда, совсем от ворот поворот Джейн ему все-таки не дала, и пять последовавших за знакомством лет обмена письмами заодно с книжными посылками, нечастыми визитами и регулярными упражнениями в демонстрации характера с обеих сторон увенчались-таки законным браком.
Прожив 6 лет на захолустной ферме Уэлшей, где склонный к уединению и обладавший довольно слабыми нервами Карлейль с удовольствием провел бы всю оставшуюся жизнь, в 1834 году супруги перебрались в Лондон, поближе к издателям и образованным современникам.
Джон Стюарт Милль, с которым Томас Карлейль подружился вскоре после переезда в столицу, предложил ему написать книгу о Французской революции. Работа над сочинением шла со скрипом, но пять месяцев спустя рукопись первого тома была наконец готова. Милль взял ее почитать, а несколькими днями позже вернулся с пустыми руками и известием о том, что по ошибке плод каторжного труда Карлейля сожгла в печке безграмотная экономка (что именно тогда произошло, до сих пор остается до конца невыясненным).
Невероятным усилием воли, без черновиков, опираясь только на память, Карлейль заново написал утраченный текст. Опубликованная в 1837 году «История Французской революции» имела большой успех у читающей публики, однако, денег приносила недостаточно. Кошелек писателя —
главный орган человеческого тела, незыблемая основа, на которой держится душа»,
как говорил наш герой, — был по-прежнему практически пуст, так что ради хлеба насущного ему приходилось, превозмогая отвращение и страх перед этим занятием, читать публичные лекции. Позднее они составили книгу «Герои и героическое в истории». По Карлейлю, история мира — это биография великих людей, столпов общества, которые, повелевая массами ограниченных обывателей, выполняют важнейшую задачу — предотвращают кровопролитие и анархию. (Апофеозом историко-героической философии Томаса Карлейля стала монументальная биография Фридриха II Прусского.) За эти свои взгляды Томас Карлейль уже в ХХ веке удостоился звания «первого нациста» (Гитлеру досталось лишь третье место — его опередил Ницше).
С возрастом и без того не питавший симпатий к демократическим идеям философ становится все большим реакционером. (После публикации «Памфлетов последнего дня» (1850) и «Защиты рабства» (1849), где, среди прочего, по полной программе досталось филантропии и эмансипации негров, от него отвернулся даже самый близкий его друг Джон Стюарт Милль.) Он без одобрения относится к промышленной революции, а его описание первой поездки на поезде вызывает в памяти апокалиптические причитания странницы Феклуши из «Грозы» Островского. Не испытывает Карлейль восторгов и по поводу буржуазного капитализма. Он выступает за мир честного труда и верности идеалам в противоположность реалиям рыночного общества, где человек вынужден заниматься несвойственной ему погоней за деньгами, служа одной только Мамоне. В оправдание Карлейля, если он в нем, конечно, нуждается, нужно сказать, что он сам жил в соответствии с проповедуемыми им идеями.
Долгие годы тяжелого труда начали, в конце концов, приносить плоды. Томас Карлейль прочно занял место патриарха английской литературы с по-прежнему небольшим, но достаточным для скромной жизни доходом. Гостиная его с Джейн дома в Челси хранит воспоминания о не раз бывавших здесь лучших людях той эпохи. Среди них был Чарльз Диккенс, которого «История Французской революции» Карлейля вдохновила на написание «Повести о двух городах». Диккенс попросил приятеля порекомендовать ему книжки, по которым он мог бы изучить эпоху. Вместо списка Карлейль прислал писателю тележку фолиантов из Лондонской библиотеки, в основании коей он принимал живейшее участие и президентом которой был с 1870 года и до самой смерти.
Никогда не отличавшемуся богатырским здоровьем (он с юности страдал хроническим расстройством пищеварения) или крепкими нервами Карлейлю даже пригородный Челси казался слишком шумным, и в начале 1850-х годов в их с Джейн доме на Чейни Роу была сооружена специальная звуконепроницаемая комната, откуда писатель выходил лишь к чаю, когда и удостаивал жену краткой беседой. Их брак был очень непростым. При всем уважении к супруге Карлейль часто не мог сдержать своей раздражительности; его мрачный характер и постоянная погруженность в работу, ее прямолинейность и бездетность тоже не делали их семейную жизнь легче.
Однако несмотря на все тяготы супружества, оно было для Карлейля важной опорой в жизни, и после внезапной смерти Джейн в 1865 году у него будто выбили почву из-под ног. По состоянию здоровья ему пришлось оставить верховую езду, а в 1872-м, за девять лет до смерти, — и занятие всей своей жизни: отказала правая рука. Одинокий и потерянный, он часами бродил по лондонским улицам, а устав, продолжал свои бесцельные странствия в кебах и омнибусах.
В 1874 году в знак признания его заслуг как выдающегося биографа Фридриха II — в Германии студенты военных учебных заведений изучали по его книге боевые подвиги короля — Пруссия наградила его Орденом за заслуги. Несколько месяцев спустя Дизраэли в очень деликатной и лестной манере предложил Карлейлю почетнейший орден Бани и пенсию впридачу. Наш герой в исполненном достоинства письме отказался и от того и от другого, хотя и признал, что был тронут великодушием
единственного человека, о котором он никогда не говорил кроме как с презрением».
Когда Томас Карлейль скончался 4 февраля 1881 года, его статус одного из виднейших людей викторианской эпохи давал ему право на погребение в Вестминстерском аббатстве. Однако поскольку покойный был несогласен с некоторыми моментами англиканской службы, его тело было погребено в соответствии с его последней волей на церковном погосте его родной деревни, рядом с могилами родителей.
Томас Карлейль справедливо говорил, что
у каждого человека под шляпой — свой театр, где развертываются драмы, часто более сложные, чем те, что даются в театрах».
Непонятый многими современниками, он был практически забыт потомками и реабилитирован лишь в конце ХХ века, когда его наконец оценили по достоинству как воплощение сложности, противоречивости, а порой и абсурдности викторианской эпохи.
Добавить комментарий