Красавчик Браммел: первый денди

На протестантском кладбище французского городка Кан стоит могильный камень с простой надписью:

В память о Джордже Браммеле, эсквайре, который покинул этот мир 29 марта 1840 года в возрасте 62 лет».

При жизни он был известен как Красавчик Браммел, после его кончины это прозвище стало именем нарицательным: эпоним Beau Brummell в английском языке значит «человек, который чрезмерно заботится о своей одежде и внешнем виде». И хотя умер Джордж Браммел, оставив массу долгов, в том числе и перед своим портным, у него в долгу оказались мода, Англия и вся мужская половина населения Земли.

Кто такие денди

Помните у Пушкина в «Евгении Онегине»: «…как денди лондонский одет»? Дендизм – настолько английский феномен, что эквивалента ему нет ни в одном другом языке мира. Это стиль жизни, философия, если хотите, где  хороший вкус, элегантность, изысканные манеры и остроумие играют роль гораздо более важную, чем правильно подобранная одежда  и аксессуары. Джордж Браммел в свое время был непререкаемым авторитетом в области мужской моды и этикета и до сих пор является эталоном английского дендизма.

Увы, история не сохранила для нас никаких подробностей появления в языке слова «денди». В конце XVIII века в ходу были по-прежнему слова buck (щеголь) и macaroni (так насмешливо называли английских модников, совершивших гранд-тур по Европе с обязательным посещением Италии и набравшихся европейских манер). Однако утонченно простой стиль Джорджа Браммела

Истинная элегантность не должна бросаться в глаза», — говорил он.

настолько разительно отличался от манеры одеваться франтов предыдущих поколений с их париками, фестонами и проч., что для его описания понадобилось изобрести новое слово.

Модный гений

Он чувствовал красоту так, как это дано только женщинам и художникам. Свое триумфальное восхождение на модный Олимп юный Браммел начал еще в Итоне, где придуманный им способ завязывания галстука с добавлением к нему золотого зажима произвел настоящий фурор.

Незадолго до окончания школы судьба свела его с принцем Уэльским, будущим королем Георгом IV. Наследник престола был совершенно очарован: он был большим поклонником красоты как таковой и восхищался как красивыми женщинами, так и мужчинами; Браммел же покорил его не столько внешней привлекательностью – он не был писаным красавцем, но был прекрасно сложен, — сколько живым умом, безупречными манерами, искрометными остротами и, разумеется, нарядом – воплощением хорошего вкуса, которым Георг, увы, не мог похвастаться. Будущий монарх поинтересовался, кем бы молодой человек хотел стать. Тот ответил, что хотел бы служить в армии.

Однако в мае 1794 года Браммел начал учебу в Оксфорде. Впрочем, учеба – это сильно сказано. В те времена в Оксфорде, да и в Кембридже тоже, не столько учили наукам, сколько готовили молодых людей к жизни в свете. Впрочем, университетская жизнь регулировалась сводом правил, которые наш герой с завидной регулярностью нарушал, так что, проучившись всего один семестр и вынеся из стен alma mater одну только любовь к чтению, Браммел покинул Оксфорд и стал корнетом в  10-м полку летучих драгун под началом своего покровителя принца Уэльского. Не то чтобы он мечтал о солдатской жизни, но служба в элитном полку, где служили сыновья герцогов и графов, дала ему, внуку лакея, все то, о чем он так мечтал – шикарную униформу  и доступ в высшие круги общества.

Армейская карьера Браммела, исключительно благодаря расположению наследника престола, была головокружительной: за три года он стал капитаном; но через пару лет бросил все к чертям: слишком уж он любил праздную жизнь, чтобы загонять себя в рамки армейской дисциплины. Поскольку прошение об отставке было подано незадолго до того, как гусар было решено расквартировать в Манчестере, Браммел объяснил свое решение нежеланием находиться в промышленном городе неважно сколько времени. Своему другу  принцу он сказал:

Только подумай! Манчестер!»

«…и думать о красе ногтей»

В 1799 году наш герой достиг совершеннолетия и вступил в права владения наследством, оставленным ему и его брату с сестрой умершим пять лет назад отцом. Он поселился в доме номер 4 по Честерфилд-стрит, который вскоре стал центром притяжения для модной столичной элиты. В гостиной на первом этаже можно было встретить самых элегантных мужчин Лондона, снедаемых завистью к тем счастливчикам, которые удостоились чести присутствовать при утреннем туалете Красавчика Браммела– его официальное прозвище, если не титул, — в одной из комнат наверху.

Утренний ритуал превращения обычного мужчины в эталон вкуса занимал два часа и стал светским событием типа театральных представлений, собирая в будуаре Браммела восхищенных зрителей и поклонников. Наш герой считал, что хороший вкус и элегантность начинаются с чистого тела и проповедовал ежедневное мытье в ванной – весьма эксцентрично по тем временам, когда и ванны-то были далеко не у всех.

Вообще, в XIX веке бытовало представление, что очищение тела происходит не благодаря мытью, а в процессе потения. Популярность плотных тканей вроде шерсти объяснялась во многом тем, что они обеспечивали беспрерывное пототделение, а значит – гарантировали отменное здоровье.

Еще одним забавным с современной точки зрения поверьем было то, что прохладная, а лучше ледяная вода была полезнее горячей: последняя якобы вызывала шок у организма и открывала дорогу всяческим болезням. Браммел же чистил зубы, брился и мылся ежедневно в отличие от многих людей даже благородного происхождения вроде Чарльза Джеймса Фокса и герцога Норфолкского, которые пользовались дурной славой грязнуль. Когда герцог однажды пожаловался знакомому на безуспешные попытки вылечить свой ревматизм, в ответ прозвучало предложение попробовать надеть чистую рубашку.

Высокое искусство

Красавчик Браммел менял свои сорочки трижды в день, а грязное белье отправлял в стирку за город, где солнце придавало ему белизну, а свежий воздух – неповторимый аромат лучше всяких духов, которые наш герой не жаловал.

Безупречные наряды главного денди столицы были результатом продуманного до мелочей и до блеска отшлифованного ритуала, но смотрелись совершенно непринужденно и очень просто. Ботфорты и узкие брюки со штрипками или застежками на икрах либо сапоги с отворотами и штаны из оленьей кожи, синий фрак и темно-желтый жилет составляли утренний туалет. По вечерам же он надевал все тот же фрак, белый жилет, черные узкие брюки, шелковые чулки в полоску и складной цилиндр.

Но главным атрибутом настоящего модника был все-таки накрахмаленный льняной галстук, и непременно белого цвета. Занятно, что пока Браммел носил титул главного денди, надеть галстук любого другого цвета означало совершить социальное самоубийство, а после его бегства во Францию галстуки других цветов были тут же восстановлены в правах.

Галстуки XIX века были впечатляющих размеров льняными полотнищами – 30 на 150 см, — которые оборачивались вокруг шеи несколько раз, завязывались узлом – и выглядели не лучше обыкновенной тряпки. Браммел решил эту проблему с помощью небольшого количества крахмала. Чтобы добиться безупречно небрежных складок, он сначала откидывал голову назад, как при бритье, и обматывал галстук вокруг шеи. Затем опускал подбородок, очень медленно, пока накрахмаленный лен не складывался в идеальную гармошку.

Если только хоть одна складка оказывалась несовершенной – слишком или недостаточно глубокой, — галстук летел на пол. Как-то утром его камердинер Робинсон вышел из спальни хозяина с целой охапкой скомканных шейных платков. На вопрос, что с ними не так, он торжественно ответил:

Эти – наше фиаско».

Шейный платок, завязанный à la Brummel, стал предметом восхищения бомонда и недостижимым идеалом, хотя копировать его пытались многие.

Вечным спутником Красавчика Браммела была табакерка. Их у него была целая коллекция. В XIX веке для джентльменов эти изящные ларчики были примерно тем же, чем сейчас для женщин являются сумочки и туфли. У настоящих модников были табакерки на все случаи жизни и ко всем нарядам, а у некоторых – и вовсе по одной на каждый день в году.

Даже в этом у Браммела был свой стиль: он всегда носил табакерку в руке, чтобы она не оттягивала карман мундира и не искажала таким образом безупречных линий идеально скроенного фрака, а крышку открывал одним, большим, пальцем левой руки, в чем ему подражал сам принц Георг. В их отношениях со временем произошла интересная метаморфоза: юный протеже Браммел стал образцом для подражания, проводником в мире моды и хорошего вкуса и ментором наследника престола и держался с ним на равных.

Искусство кройки и житья

По отношению к чужим нарядам он был столь же критичен, сколь изобретателен в своих. Будущего короля,  большого энтузиаста моды, который к тому же мог позволить себе потратить на обновки ни много ни мало 100 тысяч фунтов, но начисто лишенного вкуса, он однажды просто довел до слез своими критическими замечаниями. Известен анекдот о том, как герцог Бедфорд как-то раз поинтересовался мнением бога моды о своем новом фраке.

Повернитесь, — сказал Браммел, и, осмотрев обновку со всех сторон, пощупал лацкан и печально вынес вердикт, — Бедфорд, и это вы называете фраком?»

Искусство кройки и шитья было для него величайшим из искусств. Говорят, наш денди был настолько щепетилен насчет покроя своих перчаток, что поручал пошив больших пальцев одному мастеру, а всего остального – другому. С помощью лучших лондонских портных Браммел изобрел и ввел в обиход более удобную и практичную мужскую одежду изящных линий и спокойных оттенков, идеально скроенную и сшитую из лучших материалов. По сути, он стал создателем современного делового мужского костюма.

Отдавая себе полный отчет в скромности своего состояния – в наследство Браммел получил всего около 30 тысяч фунтов, — он вел довольно умеренную холостяцкую жизнь: давал небольшие, но изысканные ужины, где за одним столом с ним сиживали знатные вельможи, а порой и сам наследник престола, и, избегая излишеств – играл он в те годы редко и держал всего одну пару лошадей, а по Лондону и вовсе предпочитал передвигаться в паланкине, — заработал себе репутацию утонченного сибарита. Благодаря его остроумию и обаянию, которые когда-то пленили принца-регента, перед ним распахнулись двери лондонского светского общества. Несколько лет он был королем столичного бомонда, но острый ум и еще более резкий язык в конце концов погубили его.

Ваша карта бита, сэр!

Принц-регент был непостоянен в своих дружеских пристрастиях: те, кто пользовался его благосклонностью еще вчера, сегодня не удостаивались даже взгляда. Когда между друзьями возникли трения, будущий монарх, прогуливаясь по Бонд-стрит с лордом Мойра и увидев идущего им навстречу под руку с лордом Олвенли Браммела, решил открыто это продемонстрировать. Он остановился и заговорил с его спутником, самого Браммела в упор не замечая. Чем, конечно, очень задел его самолюбие, и в тот самый момент, когда принц уже собирался было продолжить прогулку, с острого языка Браммела сорвалось:

Олвенли, а кто этот толстяк?»

Собственно наследник престола получил то, что заслужил, вот только слова Браммела ранили его, пожалуй, гораздо сильнее, ибо он был как-никак наследником престола, да и тему Браммел задел очень уж щекотливую. После этого ни о каком примирении не могло быть и речи.

Оскорбив принца Уэльского, Красавчик Браммел потерял его покровительство. Но главной причиной его падения с модного Олимпа стало все-таки ни это, а причина гораздо более банальная – деньги, вернее – их отсутствие. Когда отцовское наследство было потрачено, единственным источником доходов для нашего героя могли стать либо рулетка, либо выгодный брак. Но бог моды, как и любой другой бог, не мог позволить себе поддаться такому человеческому чувству, как любовь. К тому же любил он только себя. Да и по правде жених он был не слишком завидный: кроме лестного прозвища и соблазнительной внешности, за душой у него не было ни знатного происхождения, ни состояния.

После ссоры с принцем Уэльским Браммел стал все больше времени проводить за карточным столом. Он раз за разом проигрывал и чем больше проигрывал, тем выше поднимал ставки в тщетной надежде отыграться. Но удача покинула его.

Когда-то цыганка подарила ему серебряный шестипенсовик, пообещав, что все у него будет в порядке до тех пор, пока он не потеряет монету. В недобрый час по ошибке Браммел отдал ее в качестве оплаты за поездку в наемном экипаже; поиски успехом не увенчались.

Он без конца занимал деньги, пока в мае 1816 года его долги не стали так безнадежны, что пришлось бежать через Ла-Манш в Кале (дальше ему без паспорта было не уехать). От кредиторов убежать удалось, но от себя не убежишь:  в новой реальности бывший король лондонского бомонда был не только без гроша в кармане, но еще и болен сифилисом.

Ставший в 1820 году королем друг его молодости принц Уэльский протянул руку помощи бывшему приятелю и сделал его британским консулом в Кане.  Консульское жалованье позволило Браммелу начать выплачивать хотя бы те долги, которые он успел уже наделать в Кале. Но в 1832 году должность, которую занимал Браммел, была ликвидирована, и ему вновь пришлось прятаться от кредиторов.

А тем временем его болезнь прогрессировала. Потеряв рассудок, он устраивал в Hotel d’Angleterre в Кале приемы с приятелями и приятельницами своей славной молодости, которые теперь существовали только в его памяти и воображении. В январе 1839 года больного старика в лохмотьях, в котором теперь едва ли можно было узнать бывшего главного денди Лондона, поместили в приют для психических больных, где он и умер. В Англии, где он столько лет был законодателем мод, смерть Красавчика Браммела прошла практически незамеченной.