8 марта 1721 года у управляющего военным госпиталем в Челси Томаса Чадли родилась дочь. Полковник скончался в возрасте 38 лет пятью годами позднее и так никогда и не узнал, что его крошка Элизабет стала одной из самых скандальных знаменитостей столетия, бесстыжей обманщицей и авантюристкой.
Семейство Чадли не относилось к разряду состоятельных. После смерти мужа его вдова перебралась в Мэйфер — пригородную деревню, только-только вошедшую в черту города и еще не успевшую обрести теперешний лоск и респектабельность, — и Элизабет исчезла с радаров истории на целых 17 лет.
Чем она занималась все это время — остается только догадываться. Училась, по-видимому, чему-нибудь и как-нибудь — на серьезное образование у ее матери попросту не было денег: немного французского, чуток вышивки и танцев, какие-то книжки. Когда девице исполнилось 22, мать воспользовалась единственным имевшимся в ее распоряжении серьезным капиталом — старыми связями — и обеспечила дочери теплое местечко при дворе.
Новая фрейлина принцессы Уэльской Августы (матери будущего короля Георга III) была хороша собой, умна, бойка, остра на язык и эксцентрична. Притчей во языцех среди придворных стала ее манера пускать ветры за столом, разгоняя для пущего эффекта ароматизированный воздух с помощью нижних юбок и сваливая всю вину на собак.
Яркая девушка быстро стала «звездой» королевского двора. От поклонников не было отбоя. Через год Элизабет уже была замужем. История эта темная: то ли любовь нагрянула нежданно, то ли не обошлось без интриг со стороны тетки Элизабет. Однако факт остается фактом: скоропостижный брак был заключен и был заключен в тайне — выйдя замуж, фрейлина теряла «работу» и, соответственно, жалованье; те 200 фунтов, которые получала от принцессы Элизабет, в четыре раза превышали тогдашний годовой доход ее новоиспеченного мужа. Через два дня после свадьбы Огастес Джон Гервей отправился в двухлетнее плаванье.
Вернувшись, он с удивлением обнаружил, что в его отсутствие Элизабет вела бурную светскую жизнь и даже успела отвергнуть предложения руки и сердца двух видных герцогов — к вящему изумлению двора, и неподозревавшего о ее замужестве. При этом законному мужу пришлось ждать аудиенции целых три месяца после возвращения. Когда его терпение лопнуло, он добился встречи, пригрозив в противном случае раскрыть тайну их брака. Элизабет вынуждена была повиноваться — и попала в ловушку. Выражаясь языком того времени,
he would not permit her to retire without consenting to that commerce, delectable only when kindred souls melt into each other with the soft embrace.”
Говоря проще, изнасиловал. Недолгое земное существование последствий этого эпизода оборвалось вместе с тонкой ниточкой надежды на сохранение брака, которую по-прежнему питал Гервей.
В 1749 году пара рассталась, решив сделать вид, что их брак никогда не существовал — развестись официально они не могли, ибо их союз оставался по-прежнему тайной. Жизнь при дворе обходилась недешево, а всех денег у Элизабет было 200 фунтов фрейлинского жалованья. Надо было искать нового покровителя — не самая тривиальная задача, когда тебе стукнуло уже 28 лет. В том году Элизабет оказалась в центре скандала, который в общем итоге составил львиную долю ее прижизненной и посмертной славы. На маскараде по случаю юбилейных торжеств Георга II она появилась в костюме Ифигении, прекрасной дочери Агамемнона, едва не принесенной в жертву Артемиде.
Впрочем, непосвященный мог легко принять его за костюм Евы, так естественен он был. Король, однако, пришел в полный восторг и на радостях поинтересовался, нельзя ли ему потрогать перси красавицы. Насмешница Элизабет ответила, что знает кое-что помягче — и возложила руку похотливого монарха на его собственную лысину! И это ей сошло с рук. Королевской любовницей она все же не стала: сочла, что ублажать скаредных Ганноверов — себе дороже.
Вскоре на горизонте появился новый поклонник Ивлин Пьерпонт, второй герцог Кингстон, одной из дочерей которого, кстати, была знаменитая леди Мэри Уортли-Монтегю. Наконец к Элизабет пришло не только финансовое благополучие, но и женское счастье. Они действительно были счастливы вместе, не только принимая гостей в Лондоне, но и сидя вдвоем с удочкой в загородных поместьях герцога, и хотели пожениться. Единственной ложкой дегтя в этой бочке меда был нерасторгнутый брак Элизабет с Гервеем.
Однако развод как выход из щекотливого положения по-прежнему не устраивал нашу героиню, правда, теперь уже по причинам иного характера. На расторжение брака требовалось особое разрешение Парламента. Публичная огласка означала сплетни и пересуды, а главное — разведенная женщина на рынке невест имела статус подержанного товара, что сильно снижало ее шансы на удачное повторное замужество.
Чтобы сохранить реноме, Элизабет обратилась в Церковный суд за подтверждением своего статуса свободной женщины. Бремя доказательства обратного пало на Гервея. И если ему удалось найти и привести в суд нескольких слуг, заявивших, что они слышали о свадьбе, то ни один из них не подтвердил под присягой свое присутствие на церемонии.
В отличие от поставившей все на кон Элизабет, которая не моргнув глазом поклялась, что никакой свадьбы никогда не было. 10 февраля 1769 года Элизабет Чадли была официально объявлена незамужней женщиной. Месяц спустя в день своего 48-летия после продолжавшегося уже два десятка лет романа она вышла таки замуж за герцога Кингстона.
Правда, счастье их было недолгим — герцог скончался на пятом году супружеской жизни со своей третьей женой. По завещанию, к которому, по слухам, Элизабет не преминула приложить руку, она становилась единственной наследницей всех богатств герцога. Правда, при одном условии — не выходить больше замуж. Обойденная и обездоленная семья сестры покойного воспылала праведным гневом и — добавим мы — алчностью, и, надеясь оспорить условия завещания, решила идти ва-банк и обвинила законную наследницу в двоемужии.
Крестовый поход возглавил нелюбимый племянник герцога Ивлин Мидоуз и единственная свидетельница обвинения — служанка покойной тетки Элизабет. Разумеется, Элизабет попыталась подкупить последнюю, но не очень успешно: миссис Крэдок отчаянно нуждалась в деньгах — собственно, по этой-то причине она и ввязалась в эту авантюру, — однако об условиях договориться не получилось.
В результате судебный процесс, подробно освещенный прессой и ставший едва ли не главным событием светского сезона — сливки лондонского общества, включая королеву Шарлотту на сносях, приходили на заседания, как на своеобразный пикник, с едой и напитками, — закончился вынесением обвинительного приговора. Элизабет была лишена права носить титул герцогини Кингстон, и только ее статус графини Бристольской (ее все еще живой законный муж к тому времени уже стал графом) избавил ее от тюремного заключения и позорного клейма на большом пальце руки. Впрочем, с нее вполне хватило и ее окончательно уничтоженной репутации.
Последовавшая за этим европейская гастроль разжалованной герцогини Кингстон была, по сути, вынужденным бегством, превратившимся со временем в полноценную эмиграцию. Однако ее скандальная репутация сильно опередила экипаж Элизабет, и старые друзья на континенте, перейдя в разряд бывших, под разными предлогами один за другим отказали ей в покровительстве. Правда, оставалась еще далекая и, надеялась Элизабет, менее щепетильная Россия, куда она и отправилась.
Шикарная яхта, пришвартованная у набережной северной столицы, и ее титулованная хозяйка произвели сильное впечатление на падкую до всего английского петербургскую публику. Она даже удостоилась приема самой императрицы: собирательницу Эрмитажа заинтересовала коллекция картин, украшавшая плавучий дворец опальной герцогини.
Встречалась она и с Потемкиным. Говорят, именно благодаря ей в России узнали о чудо-хронометрах европейских мастеров, а в Эрмитаже по последовавшему заказу фаворита императрицы появились знаменитые часы «Павлин». Пытаясь избавиться от назойливых притязаний немолодой уже кокетки, Потемкин познакомил ее со своим адъютантом Михаилом Гарновским. Бывшая петербургская резиденция герцогини на углу набережной реки Фонтанки и Измайловского проспекта (Измайловский проспект, 2), известная как дом Гарновского, да лохань с фамильным гербом Кингстонов и парочка серебряных ваз из собрания герцога в коллекции Эрмитажа — вот и все, что осталось на память о скандальной Элизабет в России. Винокуренный завод в Прибалтике и скромно названное в собственную честь имение Чадли близ Петербурга, как и Чадли/Кингстон Хаус в Лондоне, время, увы, не пощадило.
Умерла графиня Бристольская, упорно продолжавшая именовать себя герцогиней Кингстон, в Париже 26 августа 1788 года. Ее кончина осчастливила долгожданным наследством Ивлина Мидоуза, а слуг покойной — нарядами из ее гардероба. Известие быстро добралось до Англии, где Элизабет Чадли, воскреснув ненадолго на страницах газетных публикаций, еще раз напомнила о себе потрясенной публике.
Добавить комментарий