Одна из самых известных историй любви XIX века похожа на сказку о спящей красавице: главная героиня живет, как во сне, в плену драконовских представлений о счастье отца-деспота, пока однажды в нее не влюбляется рыцарь без страха и упрека, который, преодолев все преграды на пути к сердцу милой, будит ее ото сна, тайком от домашнего тирана ведет под венец, а затем увозит в волшебную страну Италию, где они живут долго и счастливо. Однако в отличие от сказок, где хэппи-эндом все и заканчивается, в жизни всегда следует продолжение истории, и оно редко обходится без драмы, а то и трагедии.

Эдуард Моултон Барретт мог позволить себе завести целую дюжину детей — ямайские плантации и производные от них сахар и ром сделали его весьма обеспеченным человеком. С воображением у него и его супруги, правда, было хуже, и двух самых младших сыновей окрестили без затей Септимусом и Октавиусом.

Старшая Элизабет пошла в отца: волевая и вспыльчивая, с незаурядным умом и способностями к языкам, лихая наездница — мне бы мальчишкой родиться, сокрушалась она. С четырех лет Ба (домашнее имя Элизабет) еще и стихи сочиняла. Родители были не против: мать бережно собирала и хранила вирши дочери, а отец, когда той было 14, напечатал сборник ее поэзии и распространил — надо полагать, не без гордости — среди родственников.

Однако вскоре безоблачная жизнь Элизабет Барретт омрачила болезнь, диагностировать которую тогдашняя медицина была не в состоянии. Сильные головные боли и боли в спине, слабость до потери возможности ходить и обмороки превратили юную девушку в инвалида.

Элизабет Барретт

Несчастья продолжаться сыпаться на семейство Барреттов: захворала и скончалась мать, колониальные богатства порядком поистощились — и овдовевший мистер Барретт с детьми вынужден был из херефордширского поместья Хоуп Энд, где прошли самые счастливые годы их жизни, перебраться в Лондон. Несколько лет спустя беда снова постучала в двери их дома — утонул любимый брат Элизабет Эдвард. От горя она не могла даже плакать и три месяца пролежала, сама застыв, как труп, в постели. Жизнь, разумеется, в итоге взяла свое, но что это была за жизнь! Погрузившись в вечную скорбь и боясь всего на свете, сделавшаяся нелюдимкой Элизабет покорно ждала собственной кончины, а чтобы скоротать в ожидании смерти время, занималась литературой.

В 1844 году вышел очередной сборник ее стихотворений. Он вознес поэтессу на вершину литературной славы и имел еще одно, весьма неожиданное последствие.

Два томика стихов мисс Барретт в зеленом коленкоровом переплете попались на глаза ее коллеге по поэтическому цеху Роберту Браунингу, который неожиданно для себя обнаружил в строках доселе неизвестного ему автора мысли и образы, удивительно схожие с его собственными. Однако удовлетвориться заочным разговором по душам он не мог.

В судьбах Элизабет Барретт и Роберта Браунинга поразительно много общего. Отец Роберта лишился наследства после того, как, будучи отправленным своим родителем присматривать за сахарной плантацией в Вест-Индии, в ужасе от неприглядной картины рабства сбежал обратно и подался в клерки Банка Англии. На скромное жалованье последнего он смог позволить себе жениться, обзавестись парочкой наследников и собрать библиотеку в шесть тысяч томов. Роберт Браунинг-старший был замечательно начитанным человеком: с помощью столов и стульев он мог воссоздать для любознательного сына осаду Трои!

А вот дела — что служебные, что домашние — были ему откровенно скучны, так что он без всякого сожаления отдал все бразды правления своей супруге Саре Анне Видеман. Царивший в доме матриархат вполне устраивал и детей, особенно Роберта. Будучи уже взрослым мужчиной, он по-прежнему полагался на мать, когда дело касалось покупки новой одежды или сборов в дорогу, и не ложился спать без материнского поцелуя на сон грядущий.

От природы смышленый и жадный до книг, Роберт набирался ума-разума в отцовской библиотеке. Позднее он поступит в Университет Лондона, но практически сразу же бросит его, предпочтя старый испытанный метод самообразования. Правда, со временем выяснилось, что плоды такого доморощенного просвещения были не по зубам даже самым маститым критикам,что уж говорить о простом читателе.

И вот наш поэт нашел, как ему казалось, идеальную женщину, которая не только поймет то, что приводило в недоумение всех остальных, но и устроит его духовную жизнь так, как мать заботилась о материальной стороне его существования.

Однако дом Барретов на Уимпол-стрит был неприступен, как Брестская крепость. Его хозяин имел весьма своеобразное представление о дочерне-сыновнем долге и под страхом лишения наследства запретил своим взрослым отпрыскам устраивать личную жизнь. Роберт Браунинг через своего друга и кузена Барретов Джона Кеньона настойчиво добивался свидания с Элизабет, но раз за разом получал отказ. Мисс Барретт пользовалась любым предлогом, чтобы избежать встречи с поклонником, опасаясь разочаровать его — как-никак ей было уже тридцать девять, да и многолетние болезнь и затворничество никого не делают краше.

Наконец, 10 января 1845 года Роберт пишет неприступной владычице своих помыслов письмо:

Я всем сердцем полюбил Ваши стихи, дорогая мисс Барретт, … но я полюбил и Вас” («I love your verses with all my heart, dear Miss Barrett… and I love you too.«).

С этих слов начался грандиозный эпистолярный роман и ставшая литературной легендой история любви двух поэтов.

Томас Б. Рид. Портреты Элизабет Барретт и Роберта Браунинга

Роберт Браунинг был не из тех, кто отступает от задуманного, и в конце концов добился-таки своего. Долгожданная аудиенция состоялась 20 мая. А два дня спустя мисс Барретт получила очередное письмо — на этот раз с объяснением в любви. Впрочем, она вернула его отправителю — и наши герои продолжили встречаться, делая вид, будто ничего не случилось.

Они, вероятно, так и провели бы остаток жизни в невинных беседах о прекрасном — уж слишком Элизабет боялась своего недуга, отца-самодура и любых перемен в своем размеренном существовании анахоретки, — если бы регулярные визиты мистера Браунинга на Уимпол-стрит не оказались вдруг под угрозой: мистер Барретт, знавший о новом друге дочери и, возможно, заподозривший неладное, внезапно решил освежить в памяти прелести жизни в деревне. Страх разлуки с Робертом, в которого Элизабет к этому времени уже была без памяти влюблена, пересилил все прочие опасения — и она принимает наконец его предложение руки и сердца.

Ежегодно 12 сентября поклонники Роберта Браунинга собираются в часовне имени любимого поэта в Сент-Марилебон-черч, чтобы почтить его память. Копии свидельтельства о браке двух знаменитых стихотворцев пользуются популярностью в качестве сувениров.

12 сентября 1846 года они тайком обвенчались в приходской церкви Марилебона, после чего новобрачные разошлись по домам готовиться к побегу за границу, про который Вордсворт сказал:

Итак, Роберт Браунинг и мисс Барретт уехали вместе… Надеюсь, они поймут друг друга — никто другой их понять не в силах”.

Не смог их понять и Эдуард Барретт. Лишенная наследства дочь и не простивший ее отец больше никогда не виделись.

После двух выкидышей 43-летняя Элизабет родила наконец сына, которого в память о скончавшейся всего через неделю после его появления на свет бабушке назвали Видеманом. Смерть матери повергла Роберта в состояние тяжелой депрессии. В попытке утешить мужа Элизабет не без робости отдала ему тетрадку, в которой все месяцы их знакомства в стихах описывала свое зарождавшееся и крепнувшее чувство. Для конспирации на обложке значилось «Сонеты, переведенные с португальского». Ошеломленный их совершенством, Браунинг настоял на скорейшей публикации этого поэтического дневника их с Элизабет любви, моментально ставшего литературной классикой.

Сонет 43

Как я тебя люблю? Сейчас скажу:
Люблю тебя вне всех координат
И вне земных и внеземных преград,
Люблю — и Небу это докажу.
Люблю тебя — любви своей служу
И утром, и когда горит закат,
Люблю — и не хочу иных наград,
Люблю — и этим правом дорожу.
Люблю тебя с той страстью детской веры,
Что прежде гасла свечкой на ветру,
Люблю, и верю, и мечусь в жару
Своей любви. Люблю тебя без меры,
Люблю, как жизнь, — а если я умру,
Моя любовь взойдет в иные сферы.

Перевод Е.Третьяковой

Между тем, Элизабет совершенно поправилась и, поскольку муж не умел, да и не хотел, заниматься скучной прозой жизни, взяла власть в свои руки. Видя, как она украшает локоны сына бантиками, Браунинг страдал, но роптать не отваживался. Работать он перестал сразу же после женитьбы, посвятив всего себя любимой женщине. Однако его сильной и яркой творческой натуре оказалось не под силу такое самопожертвование. Начавшиеся между супругами разногласия, впрочем, послужили обоим мощным стимулом к работе.

Ежегодную поездку во Францию весной 1861 года по настоянию врачей пришлось отложить. Оставшись в пылающей зноем Флоренции, Элизабет подхватила бронхит, от которого уже не оправилась. 29 июня она скончалась на руках у преданного ей до конца мужа со счастливой улыбкой на ставшем вдруг удивительно юным лице.

Роберт Браунинг ок. 1888 года

Похоронив жену (надгробный памятник Элизабет сделал Фредерик Лейтон), Роберт Браунинг постриг сына, переодел его в подобающую мальчику одежду и вернулся с ним в Англию. (Позврослев, Пен Браунинг стал довольно успешным художником, хотя так и остался в тени более знаменитых родителей-поэтов.) Бывший «муж миссис Браунинг» вел очень активную творческую жизнь, а его стихи нашли наконец признание не только у критиков, но и у широкой читающей публики. Он умер в день выхода своего последнего сборника — 12 декабря 1889 года, — и был похоронен в Уголке поэтов в Вестминстерском аббатстве.

Что шепчет пастор в ухо мне?
"У смерти на пороге
Презрел ли ты сей мир?" О нет!
Лишь подвожу итоги…
Мне склянок ряд, что врач припас,
Обманывает взгляд
И ясно вижу, как сейчас,
Домов предместных ряд.
Там, на холме, была стена,
За ней сад зеленел,
Но он, как неба пелена,
Казался синим мне.
Старик Июнь устроил пир,
Звучал повсюду смех,
Как тут бутылка с надписью "эфир",
Тот дом был выше всех.
А на террасе, там, в тени,
Ждала меня она…
В уме – лишь девушка и те в июне дни…
Господь! Моя вина!
Как лабиринт – огромный сад
И в нем – секретный путь.
Лишь на её наткнуться взгляд,
А не на чей-нибудь!
Я входа не имел в тот мир,
Я проникал тайком
В высокий, как тут склянка с надписью "эфир",
Согретый солнцем дом.
Никто не видел нас вдвоём
И все же каждый день
Она, пройдя ворот проём,
Спускалась по ступеням,
Меня встречала в розах. Да,
Друг друга мы любили…
Грешно, смешно, сплошная ерунда,
Но как прекрасно было!

Перевод Э. Ермаков