Удивительно, как много нам могут поведать о прошлом одни только названия канувших в лету профессий. Взять хотя бы ловцов крыс (rat-catcher). Работа у них, конечно, была не из приятных, но востребованной, а потому и неплохо оплачивалась.
Крысолов Джек Блэк
Благодаря Генри Мейхью и его прославленной книге-исследованию «Лондонские рабочие и лондонские бедняки» (LondonLabourandtheLondonPoor), мы даже знаем имя одного из них. Джек Блэк был крысоловом с детства, а к началу 1840-х годов достиг на этом поприще таких успехов, что в числе подведомственных ему территорий оказались здания правительственных департаментов и королевские дворцы, включая Букингемский.
Стоящий на Кавендиш-сквер Харкорт Хаус лишь названием напоминает о своем тезке, чье место он занял в 1909 году. Тот, первый, был построен в первой четверти XVIII века в качестве столичной резиденции барона Бингли и назывался тогда, соответственно, Бингли Хаус. В 1773 году особняк купил граф Харкорт, правда, вскоре умудрился проиграть приобретение в карты третьему герцогу Портлендскому. Новые хозяева менять в третий раз название дома не стали, а внук удачливого герцога, вступив во владение дедовским наследием, внес свою лепту довольно эксцентричным образом: он окружил просторный сад гигантским экраном из матового стекла высотой 24 метра, чтобы жители соседних улиц не совали свой нос за чужой забор, где как раз мог прогуливаться его светлость. Впрочем, сильное впечатление великая стеклянная стена могла произвести только на тех, кто не бывал в родовом гнезде герцогов Портлендских в Уэльбеке.
Дамы викторианской эпохи — то ли в силу слишком туго затянутых корсетов, то ли по причине особой чувствительности — регулярно падали в обморок. Один из советов девушкам, рассчитывающим удачно выйти замуж, который приводит в своей книге «Викторианский Лондон» Лайза Пикард, гласит:
Если от избытка чувств вы собираетесь упасть в обморок, убедитесь прежде, есть ли поблизости подходящая софа, куда можно упасть. Не все мужчины настолько ловки, чтобы вовремя подхватить падающую даму».
Дамские обмороки стали настоящим культурным явлением. В приличных домах для лишившихся чувств леди имелись особые «обморочные комнаты» (fainting rooms), где обязательно стояла «обморочная кушетка» (fainting couch), не слишком отличавшаяся от известных нам оттоманок и рекамье. Эти комнаты использовались также для приведения в чувство дам в случае приступа т.н. женской истерии — диагноз, не признаваемый современной медициной, что и неудивительно, учитывая, что одним из симптомов «болезни» была «склонность причинять беспокойство» (tendency to cause trouble).
На помощь дамам, упавшим в обморок на улице, спешили полицейские. Для таких случаев они вооружались небольшими, похожими на свисток металлическими флакончиками с нюхательными солями, называвшимися «дамскими воскресителями» (Lady Revivers).
В XVIII веке дамы оснащали подолы платьев небольшими щеточками, которые в буквальном смысле сдували пылинки с их обуви, а те, что побогаче, нанимали т.н. crossing sweepers, которые за вознаграждение расчищали уличную грязь на пути следования пешехода. В середине 19 столетия инженерная мысль создала т.н. юбкоподниматель (skirt lifter, он же skirt grip, dress holder и skirt elevator), также известный как «паж».
Как правило, эти латунные (иногда с серебряным покрытием) приспособления, похожие не то на щипцы, не то на ножницы, крепились к поясу — иногда и по правую и по левую руку — и болтались на уровне края подола. При необходимости край юбки захватывался щипчиками и с помощью цепочки подтягивался на нужную высоту. К концу века юбкоподниматели оказались также полезными во время игры в крокет, стрельбы из лука и езды на велосипеде.
Зачастую юбкоподниматель крепился к особой цепочке, носившейся на поясе и называвшейся французским словом chatelaine (что в переводе значит «владелица замка», а также «кастелянша» — между прочим, старинный дворянский титул, который в стране, где замков никогда не строили, превратился в обозначение заведующей бельем в гостиницах, больницах и общежитиях). До середины XIX века женская одежда за редким исключением не снабжалась карманами, а из сумок в ходу были только смешных размеров ридикюли; в то же время носить мелочи вроде маникюрных ножниц, ключей, перочинных ножичков, флакончиков с духами или нюхательными солями и записных книжек надо было каким-то образом. Вот и появились такие несесеры, в лучших традициях викторианской эпохи притворявшиеся украшением.
Викторианская Англия по большей части только изображала добродетель. Результаты же любовных похождений зачастую оказывались налицо, вернее — на лице. Сифилис и гонорея поджидали любителей плотских наслаждений на каждом шагу, что было и неудивительно в городе, где по приблизительным оценкам на каждую сотню мужчин приходилось по 4 жрице любви и где даже выпускались специальные путеводители для искателей любовных приключений. Презервативы — из льна, кишок или мочевого пузыря животных с завязочкой из шелковой ленты — существовали, но были слишком дороги, чтобы стать предметом массового потребления.
Заболевание сифилисом, как известно, в запущенных случаях приводит к в некоторой степени буквальной потере лица, точнее самой выдающейся его части. На этот случай и были изобретены искусственные носы.
Проблема приняла столь массовый характер, что обезносевшие сифилитики стали объединятся в клубы, где среди себе подобных они не испытывали неловкости за свой внешний вид и не подвергались насмешкам. Так газета TheStar в феврале 1874 года писала об одном таком братстве, созданном неким эксцентричным джентльменом, представлявшимся вымышленным именем мистера Крэмптона. У него самого с носом, похоже, все было в порядке. Члены клуба встречались ежемесячно на протяжении года, пока не умер его основатель, после чего братство распалось.
14 февраля человечество дружно объясняется друг другу в любви, чтобы все оставшееся до следующего дня святого Валентина время посвятить взаимной же ругани. Разумеется, любить всех и всегда по плечу только святым, а выпускать пар полезно не только для душевного здоровья, но и для отношений — в конце концов, надо же как-то давать людям знать, что их поведение вам не нравится.
Однако нелицеприятная правда, высказанная в глаза, может аукнуться столь же горьким разоблачением собственных пороков. Гораздо безопаснее вершить моральный суд на расстоянии и анонимно. У нас для этого есть интернет, а наши предки посылали в таких случаях особые открытки.
В английском языке есть идиомаknow something like the back of one’s hand— «знать что-то как свои пять пальцев», — которая используется, когда речь идет о какой-то местности.
Исключительно уместна она в случае с этой женской перчаткой, на которую нанесена карта лондонских достопримечательностей. Идея заключалась в том, чтобы помочь посетительницам Великой Выставки 1851 года не потеряться по дороге в и из Гайд-парка, где та располагалась.
Насколько известно, в продаже такие перчатки так и не появились. Данный образец сохранился во многом благодаря тому, что его создатель Джордж Шоув (George Shove), решив защитить модель и свое авторство, зарегистрировал ее в Патентном бюро (the Office of the Registrar of Designs). Процедура подразумевала в частности представление опытного образца, рисунка или фотографии изобретения.
В помощь желающим разгадать тайну загадочной женской души литографная фирма D. W. Kellogg & Co. Hartford, Conn. в первой половине XIX века (точнее между 1833 и 1842 годом) выпустила подробную карту «бескрайних просторов женского сердца с указанием местных коммуникаций, удобств и опасностей для путешественников» («The Open Country of Woman’s Heart, Exhibiting its internal communications, and the facilities and dangers to Travellers therein»).
Согласно представлениям ее автора, в центре женского сердца лежит Любовь (Love). Правда, занимаемая ей площадь — как и место, отведенное таким несомненным достоинствам как Надежда (Hope), Здравый Смысл (Good Sense), Благоразумие (Prudence), Проницательность (Discrimination) и Терпение (Patience) — сильно уступает владениям Кокетства (Coquetry), Эгоизма (Selfishness), Любви к Нарядам, Восхищению и Самолюбованию (Love of Dress, Admiration and Display), которые ее окружают. Таким образом, автор весьма недвусмысленно дает понять всем отважившимся вступить на полную опасностей территорию, что путь к любви тернист и благополучный исход предприятия не гарантирован даже тем, кто прибыл по морю Богатства (Sea of Wealth).
Ничто человеческое автору «Капитала» было не чуждо. Как-то раз Карл Маркс, Вильгельм Либкнехт и Эдгар Бауэр по предложению последнего отправились в Bierreise. (У англичан это называется pub crawl.) Правда, маршрут оказался повышенной сложности: между Oxford Street, откуда они начали свой забег, и Hampstead Road, куда рассчитывали таки добраться в результате, располагалось столько пивных, что, предаваясь даже весьма умеренным возлияниям в каждом промежуточном пункте, наши герои рисковали сойти с дистанции задолго до финиша.
Все в этом артефакте викторианской эпохи вызывает у меня чувство восторга — и элегантный дизайн, и изящная простота самого ноу-хау, и особенно название — tempest prognosticator, то есть «предсказатель бурь».
Изобретение англичанина с удивительно уместной фамилией Мерриуэзер (Merryweather) внешним видом напоминало карусель. Однако место лошадок и лодочек занимали 12 стеклянных сосудов. В каждом из них было воды на дюйм и по медицинской пиявке. На надвигающееся ненастье пиявки, реагируя, вероятно, на повышающуюся перед грозой наэлектризованность атмосферы, отвечали дружными поползновениями вверх -предположительно, пытаясь таким образом спастись от грядущего наводнения. Упираясь на своем пути в крышку, они нажимали на спусковой крючок, который приводил в движение тоненькую золотую цепочку, а та, в свою очередь, — молоточек, ударявший в колокольчик на верхушке прибора.
