Ваше дело — труба, Базалджет!

Близ железнодорожного моста на подступах к вокзалу Чаринг Кросс стоит исполненный скромного достоинства мемориал. В стилизованном в античном духе алтаре — бюст мужчины с большими усами, а над ним — три слова на латыни: Flumini vincula posvit — «он заковал реку в цепи». Усатый джентльмен — не кто иной, как сэр Джозеф Базалджет, а его бронзовый портрет скульптор Джордж Саймондс поместил в круглую раму… сточной трубы. Это напоминание о грандиозном инженерном проекте викторианской эпохи, который до сих пор верой и правдой служит каждому без исключения лондонцу, даже если тот никогда о нем не слышал.

Нужно обладать исключительно живым воображением, чтобы представить себе Лондон середины 19 столетия — вернее, царившую здесь антисанитарию. Веками город избавлялся от продуктов своей жизнедеятельности, полагаясь на ассенизаторов, под покровом ночи вывозивших содержимое выгребных ям за пределы жилых кварталов (тяжелые фракции шли на удобрения, а жидкий компонент — на нужды кожевенного и порохового дела), и притоки Темзы вроде Флита и Тайберна, со временем превратившихся из рек в сточные канавы.

Стремительный рост лондонского населения в первой половине столетия оказался непосильным для этой веками худо-бедно функционировавшей системы. В 1855 году Майкл Фарадей, бросая кусочки белой бумаги в бурые воды некогда воспетой поэтами «серебристой Темзы», обнаружил, что они исчезают из вида практически мгновенно. А двумя десятилетиями раньше не лишенный чувства юмора писатель и священник Сидней Смит писал:

Выпивший стакан лондонской воды имеет у себя в желудке больше живых существ, чем на лице земли существует мужчин, женщин и детей» (“He who drinks a tumbler of London water has literally in his stomach more animated beings than there are men, women and children on the face of the globe.”).

Однако, как оказалось, этот смех был к слезам.

Летом 1854-го в Лондоне свирепствовала холера — не в первый раз, но в том году «чума викторианской эпохи» побила все антирекорды, унеся жизни 10 тысяч горожан. Поставив под сомнение завещанную предками идею о том, что источником болезней, в том числе холеры, являются зловонные миазмы, и бросив тем самым вызов не только чиновникам от здравоохранения, но и, как считалось, здравому смыслу, доктор Джон Сноу обратил полный нехороших подозрений взор на содержимое водоразборных колонок в лондонском районе Сохо. Его догадку подтвердила в том числе и группа из семи десятков работников местной пивоварни — они утоляли жажду исключительно пивом, и ни один из них заразу не подхватил. Увы, открытие доктора Сноу осталось практически незамеченным, и должен был грянуть гром, прежде чем столичные власти взялись за решение проблемы.

Случилось это жарким летом 1858-го. И без того малоприятное содержимое Темзы под лучами палящего солнца превратилось в редкой степени вонючести болото. Заседавшие в Вестминстере парламентарии — вернее, те из них, кто не успел сбежать от «миазмы» за город — пытались спастись от «великого смрада» (‘Great Stink’) за занавесками, вымоченными в хлорке (по другим сведениям, в уксусе). Видимо, не очень успешно, так как в течение всего 18 дней они приняли годами саботировавшийся закон о выделении денег на строительство новой канализационной системы.

А средств на грандиозный проект нужно было 3 миллиона фунтов — это по предварительной смете, итоговые затраты предсказуемо оказались в два с лишним раза выше. Закопать их в буквальном смысле в землю было поручено Metropolitan Board of Works (нечто вроде департамента ЖКХ, транспорта и строительства под одной вывеской) и его главному инженеру Джозефу Базалджету. Тот немедля достал с полки давно пылившиеся там чертежи и приступил к реализации задуманного.

План Базалджета состоял в том, чтобы собрать всю дождевую воду и нечистоты под Лондоном, а затем вывести все это добро за пределы города и выкачать в Темзу ближе к устью, откуда оно с отливом ушло бы в море. Поскольку проблема была наболевшей и над ее решением ломал голову не один главный инженер Metropolitan Board of Works, неудивительно, что его проект имел некоторое сходство с идеей художника Джона Мартина четвертьвековой давности — тот, правда, мечтал все содержимое канализационных труб пускать на нужды сельского хозяйства.

Кстати, разбазаривание ценного удобрения, подразумевавшееся проектом Базалджета, было претензией части его критиков. Другим не хватало масштаба. И право, что такое без малого 1200 миль сточных труб, 318 миллионов кирпичей и 670 тысяч кубометров недавно изобретенного портландцемента? — сущие пустяки! Но, в отличие от теоретизирующих критиков, Базалджет должен был решить острейшую проблему на практике — и в максимально краткие сроки.

Не вдаваясь в инженерные подробности проекта, скажем лишь, что его автор использовал несколько нетривиальных идей. Так, чтобы не перекапывать половину центра города, Базалджет спроектировал вдоль обоих берегов Темзы набережные Виктории, Альберта и Челси, а в них проложил не только тоннели с гигантскими перехватывающими коллекторами канализационной системы, но и тоннели для новой линии столичного метро (последний до сих пор является частью Дистрикт-лайн). И если оценить масштаб построенного под землей можно, только глядя на чертежи и планы, то наглядное представление о былой ширине Темзы (минус 45 метров) и объеме проведенных земляных работ дают ворота Йорк-хаус, некогда служившие парадным входом в резиденцию герцога Букингема с его личного причала, а теперь взирающие на Темзу с почтительного расстояния.

Помимо труб, понадобились еще и насосные станции. Их было построено четыре — в Челси, Дептфорде, Эбби Миллз и Кросснессе; последние две за свои архитектурные достоинства прославились как «cоборы нечистот» (‘Cathedrals of Sewage’).

Но и на этом неутомимый труженик Джозеф Базалджет, в 1847 году на почве переутомления переживший нервный срыв, не остановился. Спустившись к игле Клеопатры (это удобнее и безопаснее, чем перевешиваться через парапет набережной), вы увидите целую вереницу бронзовых львиных голов. Кольца у них в пасти предназначались, хотя по факту практически не использовались, для экстренного причаливания небольших судов. А вот сами львиные морды служат системой предупреждения наводнений. До того как в начале 1980-х Темзу перегородили дамбой, патрулирующие набережные полицейские должны были в том числе и присматривать за львами, так как

when the lions drink, London will sink, when it’s up to their manes, we’ll go down the drains.

В столичной полиции и по сей день действует приказ-инструкция о немедленном закрытии всех станций городского метро в случае, если уровень воды в реке поднимется настолько, что львы начнут «пить» из нее.

Всего семь лет спустя после начала строительства к новой канализационной системе была подключена большая часть города. По старинке справлял свои естественные потребности лишь Ист-Энд: в 1866 году здесь случилась очередная вспышка холеры, которой, вероятно, можно было бы избежать, если бы не задержки, связанные с прокладкой тоннеля метро под набережной Виктории.

Пожалуй, главным недостатком новой канализационной системы было то, что нечистоты в необработанном виде все так же сливались в Темзу, разве что за пределами города. И снова для изменения ситуации понадобились человеческие жертвы. В 1878 году на Темзе затонул прогулочный пароход «Принцесса Алиса». Из 600 пассажиров погибли более трех четвертей: на их неудачу судно потерпело крушение поблизости от двух насосно-канализационных станций, всего за час до этого выплеснувших в реку 75 миллионов галлонов нечистот.

Рассчитывая размер коллекторов, Джозеф Базалджет взял число тогдашних жителей Лондона, помножил на объем их ежедневных потребностей в санитарно-гигиенических процедурах и полученный результат… умножил на два. Благодаря его дальновидности пропускной способности сделанной на вырост канализационной системы — 2 миллиарда литров в сутки — хватило на полтора столетия.

К началу XXI века, однако, ей стало тяжело обслуживать непомерно разросшийся город. Регулярные утечки вынудили начать строительство The Thames Tideway Tunnel. Новый гигантский — 7 метров в диаметре и 25 километров в длину — коллектор планируется ввести в эксплуатацию в 2024 году. Сэр Джозеф Базалджет оценил бы.