Волею судеб оказавшись в 1931 году в Лондоне, Бертольд Любеткин (1901 — 1990) обнаружил, что в плане архитектуры Великобритания отстала от континентальной Европы, по его прикидкам, лет этак на пятьдесят. В процессе исправления этой неловкой ситуации он стал одной из главных фигур британского модернизма предвоенного периода и проводником идеи архитектуры как инструмента социального прогресса.
К сентябрю 1903 года Лесли Грин (1875 — 1908) был уже вполне успешным архитектором с довольно приличным портфолио. Возможно, он так и остался бы одним из тех честных тружеников, на которых стоит мир, но чьи имена История не сохраняет. Если бы судьба не свела его с Чарльзом Тайсоном Йеркисом (1837 — 1905) , американцем, открывшем новую главу в истории лондонского метро.
К тому моменту Йеркис уже успел прибрать к рукам начатую, но обанкротившуюся линию Бейкерлу, еле живую линию Дистрикт, несколько линий, существовавших пока только на бумаге, и готовился строить линию Пикадилли, а также железную дорогу Чаринг Кросс — Юстон — Хэмпстед, которая в будущем станет одной из веток Северной линии. Возглавляемая им UERL (Underground Electric Railways Company London) лихо скупала земельные участки и прокладывала тоннели; оставалось найти человека, который спроектирует станции. Им-то и стал 28-летний Лесли Грин.
Каждый час на Пикадилли разыгрывается небольшой спектакль: под звуки старинной музыки появляются два господина в нарядах XVIII века и раскланиваются друг с другом. Убедившись, что дела идут своим чередом, они скрываются каждый в своем домике по бокам от изящных часов. Господ зовут Уильям Фортнум и Хью Мейсон, а основанный ими универмаг по праву считается образцовым.
1831 год. Гарриет Тейлор (1807 — 1858) вот уже пять лет как замужем и растит двоих детей.
(С) Национальная портретная галерея
Ее супруг Джон Тейлор состоит буквально из одних достоинств. Младший партнер в семейном бизнесе по оптовой торговле лекарствами. Человек, стоявший у истоков Лондонского университета и клуба «Реформа». К тому же умен, доброго нрава и души не чает в своей второй половине. Вот только Гарриет его не любит, и с каждым днем их брак становится для нее все невыносимей. Особенно ее раздражает то, что, деликатный в других отношениях, мистер Тейлор совершенно не считается с ее чувствами в вопросах интимной близости. Для Гарриет брак — это прежде всего сексуальный контракт, заключая который, одна из сторон, будучи обязательно девственницей, не имеет практически никакого представления о том, на что подписывается; с юридической точки зрения, это вопиющее нарушение закона, немыслимое при заключении ни одного другого вида договора.
Натуры более отчаянные, менее стесненные соображениями морали и/или более слабые рассудком, находили выход из подобного положения через физическое устранение причины их несчастья. Гарриет была слишком рациональна для такого рода драм — и отправилась за советом к своему духовнику. Она призналась ему, что в интеллектуальном плане муж ей не ровня и что ей скучно. О том, что ей было в тягость делить с ним супружеское ложе, Гарриет умолчала — то ли сочла неловким обсуждать столь деликатную тему, то ли исходила из того, что это занятие никому не приносило удовольствия в принципе.
Здесь, пожалуй, самое время оговориться, что Гарриет Тэйлор вращалась в весьма просвещенных кругах унитариев, а священником, которому она исповедовалась, был Уильям Джонсон Фокс — журналист, а позднее также политик либерального толка и поборник всеобщего обязательного образования. Вместо того чтобы прочитать миссис Тейлор проповедь и внушить ей утраченное чувство супружеского долга, он свел ее с Джоном Стюартом Миллем (1806 — 1873).
Королю Якову VI Шотландскому (он же Яков I Английский) не давала покоя слава французского шелка — утка и основы всей моды XVII века. Однако то ли по досадному недоразумению, то ли в результате происков коварных галлов, посаженные им тутовые деревья оказались не того вида — и вся затея с треском провалилась.
Однако сад остался и в период Реставрации стал модным парком культуры и отдыха. В своей следующей инкарнации он обрел форму Арлингтон-хауса, который в свой черед в 1703 году уступил место Бакингем-хаусу, лондонской резиденции первого герцога Букингемского Джона Шеффилда.
Правящие монархи мечтали прибрать к рукам этот лакомый кусок столичной недвижимости не один год. Королеву Анну очень раздражало, что открывавшийся из окон Бакингем-хауса роскошный вид на Сент-Джеймский парк, создавал иллюзию, будто хозяин дома притязает еще и на эти королевские владения. В 1723 году будущий Георг II с супругой приценились было, но запрошенные герцогиней Букингемской £60,000 совершенно не вписались в их бюджет. В итоге, лишь Георгу III в 1761 году удалось сторговаться с тогдашним владельцем и осчастливить свою супругу королеву Шарлотту уютным семейным гнездышком (в противовес официальной резиденции в Сент-Джеймском дворце).
Чтобы представить себе викторианский Лондон, надо обладать недюжинным воображением. И если с визуальной составляющей могут помочь сохранившиеся фото- и литографии, рисунки и картины, то саундтрэк канул в Лету вместе с эпохой. И сожалеть об этом могут разве что историки, потому как какофония крупнейшего мегаполиса в мире была тяжелым испытанием для ушей. Цокот лошадиных подков по булыжным мостовым, дикие вопли гонимого на забой скота, выступления уличных артистов разной степени одаренности и лейтмотивом — крики уличных торговцев.
Для последних крепкая глотка в условиях жесточайшей конкуренции была не просто преимуществом, а насущной необходимостью. Томас Карлейль спасался от этой напасти в специально устроенном звуконепроницаемом кабинете. Огастес Мейхью такую роскошь себе позволить не мог — и в 1872 году предстал перед судом за нападение на коробейницу. (И его трудно осуждать: когда ежедневно в ваши двери стучатся десятки бродячих коммерсантов и при этом орут благим матом, надо быть Марком Аврелием, чтобы не сорваться.)
А двумя десятилетиями раньше Огастес помогал своему брату Генри Мейхью опрашивать героев столичных улиц. Опубликованные под общим названием «Лондонские труженики и бедняки» (London Labour and the London Poor), эти интервью не просто стали одним из самых амбициозных исследований в только-только получившей статус официальной науки социологии, но и дали право высказать свою горькую правду тем, от кого прежде слышали лишь названия продаваемых ими товаров.
Согласно педагогическим канонам XIX века, девочкам не полагалось учить латинский язык. Поэтому когда десятилетняя Джейн Уэлш высказала родителям такое пожелание, они, хоть и не чаяли души в единственном чаде, остались непреклонны. Чадо, впрочем, не отступилось от заветной мечты. В один прекрасный вечер, вместо того чтобы отправиться спать, Джейн спряталась под столом в гостиной, откуда до слуха потрясенных родителей вскоре донеслись склонения латинского слова penna («перо»). После чего прозвучало:
Я хочу учить латынь. Пожалуйста, позвольте мне быть мальчиком.
Знаете ли вы, что я теперь веду колонку, посвященную истории Лондона, в онлайн-журнале London Cult?
Сегодня была опубликована моя вторая виньетка, посвященная Скотленд-Ярду.
Я даже сделала для нее коллаж, но редакция предпочла картинки из Википедии 🙂
1875 год. Лондон. На дворе морозный, вьюжный январский вечер. Капитан Дж. К. Армстронг с удовольствием провел бы его в домашнем тепле и уюте, но обязанности редактора «Глобуса» вынуждают его отправиться на Флит-стрит.
Однако посланный за кэбом слуга обнаружил, что возницы укрылись от непогоды в ближайшем к стоянке пабе и напились до полной неспособности исполнять свои профессиональные обязанности.
Это вполне заурядное происшествие положило начало целому социокультурному институту.
Английский Леонардо да Винчи. Ученый-энциклопедист XVII века, чей гений облагодетельствовал целый спектр областей знания от астрономии до химии. Имя, исчезнувшее с радаров истории на двести с лишним лет. Выдающийся человек, черты лица которого сохранились лишь в немногочисленных описаниях современников. Знакомьтесь, Роберт Гук.