Логотип Evening Standard недвусмысленно намекает на лондонскую прописку газеты: такая же крылатая фигурка купидона украшает фонтан на Пикадилли-сёркус. Вот только и купидон на самом деле не купидон, да и фонтан вторичен; в первую очередь это памятник видному филантропу викторианской эпохи.
Энтони Эшли Купер (1801 -1885) родился наследником титула графа Шафтсбери, и первые 25 лет его жизни прошли вполне предсказуемо — не очень счастливое детство; родители, вращавшиеся на великосветских орбитах, слишком далеких для любви и ласки; нежная привязанность к няне; привилегированные закрытые школы, затем — Оксфорд, большое путешествие по Европе и, наконец, Палата общин.
С его положением, связями и способностями наш герой мог рассчитывать на самые высокие посты в государстве. Однако волею судьбы оказавшись членом комитета, занимавшегося приютами для душевнобольных, он вместо политической карьеры избрал путь социального реформатора.
Вышеназванный комитет собрал немало душераздирающих показаний очевидцев — за редчайшим исключением, потерявших рассудок пациентов если и лечили, то вполне себе пыточными методами. Приход Эшли положил начало регулярному инспектированию домов скорби. Как результат, уже в 1828 году были приняты два закона, изменившие жизни «лунатиков», как их тогда называли, к лучшему; еще два последовали в 1845-м.
Работе в профильном парламентском комитете седьмой граф Шафтсбери отдал 57 лет своей жизни, но этим его филантропическая деятельность не ограничилась. Следующим после пациентов психиатрических клиник предметом его забот стали малолетние трубочисты. Правда, ждать изменения своей без преувеличения трагической участи, несмотря на всю настойчивость их заступника и его высокое социальное положение, им пришлось долго: внесенные в 1840 году в соответствующий закон поправки запрещали трубочистам брать в подмастерья мальчиков моложе 16 лет, но остались исключительно на бумаге; до фактической имплементации дело дошло лишь три с половиной десятилетия спустя.
Сильное сопротивление в парламенте встретили и попытки реформ законодательства, регулировавшего условия труда на фабриках и в шахтах, которые иначе как гулаговскими не назовешь. Впрочем, даже в советских лагерях детей — иногда 4-5 лет — не посылали на работу в забой на 18 часов в сутки и не приковывали цепью к вагонетке. Усилия Эшли, как и в случае с больницами для душевнобольных изучавшим вопрос и собиравшим чудовищные доказательства на месте, увенчались принятием в 1842 году закона, запрещавшего найм детей младше 10 лет на работу в угледобывающей промышленности и использование труда женщин и мальчиков младше 13 лет под землей. Пятью годами позднее был принят закон, ограничивавший рабочий день на текстильных фабриках 10 часами. На этом седьмой граф Шафтсбери не остановился: его стараниями трудовое законодательство — особенно в части, касающейся использования детского труда, — продолжало медленно, но меняться, охватывая все большее число сфер занятости.
Насмотревшись на трущобы Ист-Энда — поступок сам по себе выдающийся, так как люди его социального положения не то что не заглядывали в «Бездну», а попросту понятия не имели о ее существовании (см. «Люди Бездны» Джека Лондона), — наш герой взялся за образование и улучшение жилищных условий бедняков, непосредственное влияние которых на привычки и характер прекрасно осознавал.
К тому времени уже довольно широкое распространение получили т. н. ragged schools, само название которых (ragged значит «оборванный») говорило тянущимся к знаниям детям бедноты, что лохмотья и отсутствие обуви — не препятствие на пути к учебе. Образование такие школы давали самое элементарное — чтение, арифметика, практические навыки вроде готовки и сапожного ремесла и, разумеется, закон божий, — но это и правда был шанс выбраться с социального дна. Эшли отнесся к идее с большим энтузиазмом и в 1844 году основал «Союз школ для бедняков» (Ragged Schools Union), который существует и доныне как «Общество Шафтсбери» (Shaftesbury Society), и был его председателем на протяжении 39 лет. За это время около 300 тысяч детей бедняков получили бесплатную путевку в новую жизнь.
Его стараниями тысячи малоимущих обрели достойное человека жилье будь то в специально построенном микрорайоне The Shaftesbury Park Estate в Баттерси, в образцовой деревушке в семейном поместье графов Шафтсбери в Дорсете либо же в последовавших его примеру похожих проектах социального жилья других филантропов.
Несмотря на все свои заслуги, — а я упомянула только самые крупные из них, — глубочайшее уважение верхушки общества вплоть до королевы Виктории и ее супруга и любовь облагодетельствованного им простого народа, Эшли всю жизнь страдал от жесточайшей депрессии, сомнений и ничем не обоснованных подозрений, о которых знал, однако, лишь его дневник. Еще одной вечной его докукой были деньги: к тому моменту как наш герой унаследовал титул, благосостояние графов Шафтсбери уже во многом зиждилось на щедрости друзей и родственников, а сам Эшли всю жизнь вынужден был считать каждый пенни.
дескать, крылатый лучник ее где-то спрятал (shaft + bury = Shaftesbury). С фонтаном тоже вышла незадача. По задумке Гилберта фигурка древнегреческого бога должна была как бы парить на вершине водяного купола. Но, видимо, в расчеты закралась ошибка, и вместо этого вода летела во все стороны, создавая вокруг фонтана кольцо грязи. Кружки же для питья украли буквально на следующий же после открытия мемориала день.
По иронии судьбы, финансовой катастрофой для его создателя обернулся и мемориал на Пикадилли-сёркус. Идея почтить таким образом память выдающегося филантропа возникла уже через год после его смерти. Еще через семь скульптор Альберт Гилберт, которому было поручено ее практическое осуществление, наконец предъявил миру питьевой фонтан. Мир не то чтобы пришел в большой восторг: мало того что мемориал был установлен в считавшейся тогда плебейской части города, так еще и увенчивающая его фигурка — кстати, первая в мире скульптура из алюминия — казалась поборникам общественной морали и непрошеным защитникам чести покойного графа Шафтсбери «омерзительной, неприличной и нелепой». Чтобы как-то уладить разразившийся скандал, Антероса — древнегреческого бога взаимной любви — официально переименовали в «ангела христианского милосердия»; в народе, впрочем, его зовут и вовсе именем старшего брата Эроса.
Но все это были пустяки по сравнению с финансовыми неурядицами скульптора. Мемориал, за который ему заплатили £3000, по факту обошелся в £7000. Оказавшись, по сути, банкротом, Гилберт был вынужден бежать от кредиторов в Европу, откуда вернулся лишь четверть века спустя. Правда, без жены — она от него ушла задолго до этого. Своим произведением он был недоволен и даже предлагал отправить злосчастный фонтан в переплавку, а вырученные на этом деньги потратить на создание приютов для бездомных.
Добавить комментарий