Лондонские эксцентрики – моя любимая тема, ибо это просто неисчерпаемый источник вдохновения. Ну, разве можно не воодушевляться их поистине героической смелостью быть не такими, как все, и упорством идти своей дорогой, несмотря на пересуды и осуждающие взгляды окружающих?!

А главное – как же они непохожи в своей эксцентричности! Я уже рассказывала вам о Уильяме и Фрэнке Баклендах и их неординарных зоологических пристрастиях, о человеке-мумии Джереми Бентаме и о застрявшей в прошлом леди Льюсон. А сегодня я хочу познакомить вас с подполковником Уинтлом, чья автобиография, как я обнаружила к большому своему огорчению, стала библиографической редкостью, купить которую, если очень повезет, можно минимум за 50 фунтов.

Настоящий английский джентльмен

Альфред Дэниэл Уинтл родился в 1897 году в России в семье дипломата. Несмотря на сей факт, а может, благодаря ему, каждую ночь перед сном он на коленях благодарил Господа за то, что тот сделал его англичанином: он говорил, что

быть англичанином – это величайшая ответственность и величайшая же честь».

Уинтл был просто одержим идеей английскости и с большим предубеждением относился к другим народам, что, впрочем, не мешало ему «в любое время суток» говорить по-французски и по-немецки – сказывалось все-таки европейское воспитание.

В Англии будущий подполковник и «последний англичанин» – так Уинтл назвал свои мемуары – впервые побывал в возрасте 10 лет, когда гостил у тетушки в Клапаме, на юге Лондона. Именно тогда он и полюбил раз и навсегда лошадей, крикет, кабачки, провинциальные вокзалы и зонтики. Получив в 12 лет в подарок зонт от известного лондонского специалиста по этим вещицам, юный Альфред почувствовал, что он «становится настоящим английским джентльменом». Он проникся такой любовью к подарку, что даже спал с ним, а когда складывал, клал внутрь записку следующего содержания:

Этот зонт был украден у А.Д. Уинтла»

— на всякий случай.

Наш герой полагал, что умение пользоваться этим аксессуаром и должное к нему уважение являются отличительной чертой истинного джентльмена. Зонты же определяют принципиальную разницу между англичанином и французом или, уж коли на то пошло, немцем. Как объяснял Уинтл:

Француз встает утром с постели и смотрит на барометр. Если тот показывает сухо, француз оставляет зонт дома –и в итоге промокает насквозь. Англичанину же делать больше нечего, как разбираться в этих барометрах! Поэтому он всегда носит зонт с собой. Но! Ни при каких обстоятельствах ни один англичанин никогда не раскрывает зонта и потому промокает».

Ратные подвиги

Когда началась Первая мировая, Уинтл немедленно отправился на фронт. В первый же день стоявший рядом с ним в окопе солдат был убит. Уинтл пришел в такой ужас, что сначала застыл как вкопанный, а потом сделал под козырек.

И это сработало, — как он говорил позднее, — уже 30 секунд спустя я снова вернулся в строй».

А несколько месяцев спустя он сам чуть не отправился к праотцам, когда артиллерийским снарядом его выбило из седла. При этом он потерял левый глаз и изрядную часть левой кисти, но выражал гораздо большую озабоченность не этим, а состоянием лошади, которая, к слову, отделалась легким испугом.

И вновь продолжается бой!

Когда был подписан договор о перемирии, Уинтл написал в своем дневнике:

Я объявляю Германии личную войну».

И с того самого дня он неустанно твердил, что немцы всего лишь затаились и что Первая и Вторая мировые – всего лишь две части одной и той же войны, в чем позднее многие историки с ним согласились.

Теша себя надеждой убедить таки бюрократический аппарат, что война вовсе не закончилась, он вернулся в Лондон и на протяжении нескольких месяцев изо дня в день «доставал» чиновников в Уайтхолле, пока они не послали его… в Ирландию. Разочарованию Альфреда не было предела. Впрочем, оно в некоторой степени компенсировалось простыми радостями жизни вроде возможности ездить верхом каждый день.

Невозможно быть несчастным верхом на лошади, — писал он и добавлял, — время, проведенное не в седле, потрачено впустую».

В 30-х годах, находясь на лечении в больнице святого Фомы в Лондоне – упал таки неудачно с лошади, — он познакомился с Боем Мейзом, который стал его другом на всю оставшуюся жизнь. Мейз умирал от мастоидита и дифтерии в палате чуть дальше по коридору, когда Уинтл услышал о помолвке молодого солдата и решил навестить его. Вместо приветствия он воскликнул:

Это что еще за хрень с умиранием?! Ты что, не знаешь, что для королевского драгуна умереть в постели — позор?! И когда встанешь, сходи постригись!»

Мэйз потом говорил, что после практически приказа Уинтла он уже просто побоялся умирать. Как бы то ни было, он поправился.

Снова в седле

Когда выяснилось, что Уинтл, которого военные, министры и прочие чиновники держали, вероятно, за сумасшедшего, все-таки был прав и Вторая мировая война началась, наш герой предпринял отчаянные усилия, чтобы попасть на фронт, хотя к тому времени ему уже перевалило за сорок. Он явился на медкомиссию, скрыв от врачей факт отсутствия левого глаза. А когда его, разумеется, забраковали, попытался угнать самолет, дабы перебраться во Францию, выдав себя за капитана первого ранга Бойла.

Полковник Уинтл
Полковник Альфред Д. Уинтл

Тот подал на авантюриста в суд. Но такая малость как суд не могла испугать подполковника. Не успели начаться слушания, как он заявился в кабинет Бойла в Министерстве обороны и, размахивая у последнего перед носом пистолетом, заявил, что того следует пристрелить за его никчемность. На следующее утро храброго вояку арестовали и отправили в Тауэр.

Но к тому моменту власти уже сами были изрядно сконфужены происходящим и предложили  дебоширу решить вопрос полюбовно. К их ужасу он настаивал на суде, который, по мнению обвиняемого, должен был стать отличным развлечением.  Уинтла признали виновным по статье «оскорбление достоинства» и наложили на него дисциплинарное взыскание. Снова в седле, он отправился в Северную Африку, а оттуда, благодаря свободному владению немецким и французским, его отправили работать под прикрытием в оккупированную нацистами Францию.

Последний бой — он трудный самый

По окончании войны подполковник вышел в отставку и ввязался в последнюю битву своей жизни. На этот раз от имени своей сестры Марджори. В течение более чем 20 лет она ухаживала за состоятельной пожилой родственницей Китти Уэллс. Когда старушка умерла, выяснилось, что все свое немаленькое состояние она оставила своему адвокату по имени Фредерик Най. Завещание было очень запутанным и, как полагал Уинтл, составлено самим наследником так, чтобы в нем сам черт ногу сломал, не говоря уж о пожилой женщине.

Сначала Уинтл просто написал Наю письмо. Ответа не последовало. Тогда борец за права богатых старушек начал кампанию против корыстного стряпчего. В местных газетах он печатал пасквили на Ная самого гнусного характера – и снова безуспешно. Отчаявшись, Уинтл пошел на крайние меры: он похитил адвоката, отвез в гостиницу, снял с него штаны, сфотографировал в дурацком бумажном колпаке и выставил на улицу – по-прежнему без штанов.

Тут уж кто угодно выйдет из себя! Уинтла, как много лет назад, арестовали, обвинили в оскорблении достоинства и посадили в тюрьму. Где он, по общим отзывам, был чрезвычайно популярен как среди заключенных, так и среди охранников. Да и ему самому там понравилось. Спустя 6 месяцев он вышел на свободу – и принялся за старое. С помощью Мейза, которого он когда-то вернул к жизни, он подал на нечистого на руку адвоката в суд. Судебные издержки разорили Уинтла, но, по его собственному замечанию, пусть он и стал нищим, но зато английским нищим.

Впрочем банкротство его тоже не остановило. Опять же с помощью верного друга Уинтл решил обжаловать решение суда в Палате Лордов. Он провел три дня, представляя свое дело, — и, ко всеобщему удивлению, выиграл его. Лорды постановили, что если уж они не смогли разобраться в хитросплетениях составленного Наем завещания, то было бы справедливо предположить, что, когда Китти Уэллс его подписывала, она тоже не понимала, в чью пользу оно написано. Это был первый случай, когда неспециалист представлял дело в суде и выиграл разбирательство в Палате лордов.

Вместо послесловия

Однажды Уинтл сказал, что на своих похоронах хотел бы услышать «Серенаду» Шуберта в исполнении королевских драгун.  Мейз тогда пообещал ему все устроить. Случилось, однако, так, что когда подполковник умер в 1966-м, драгунский полк был за границей. Не спасовав перед такой незадачей, Мейз подкрепился изрядной порцией виски, вошел в кентерберийский собор, встал по стойке «смирно» и в одиночку исполнил «Серенаду». Уинтл на том свете, должно быть, аплодировал.