В 1851 году в Лондоне состоялась грандиозная выставка достижений человечества с Британской империей во главе. По такому случаю в Гайд-парке был возведен монументальный выставочный комплекс из стекла и стали. Вслед за «Панчем» в народе его стали называть Хрустальным дворцом. Изначально предполагалось, что по окончании выставки сооружение будет разобрано и сдано в утиль. Однако потакая народным массам, полюбившим дворец и не желавшим с ним расставаться, власти решили сохранить его, но, дабы не загромождать Гайд-парк, перенесли великана на окраину. В 1936 году Хрустальный дворец сгорел дотла, но место его последнего пристанища до сих зовется Crystal Palace.
Поблизости от дворца был реализован революционный по тем временам проект — то, что мы бы сейчас назвали тематическим парком. И назывался бы он парком юрского периода, ибо украшали его статуи динозавров в натуральную величину.
Палеонтология для всех
Люди собирали и изучали остатки ископаемых животных и растений задолго до появления термина «палеонтология». Однако только с середины XVIII века с развитием сравнительной анатомии стало понемногу приходить понимание того, какими же на самом деле были древние организмы. Прежде обнаруженные окаменелости служили доказательством существования всяких мифических существ от циклопов до драконов.
В начале XIX века в небольшом провинциальном городке Льюисе, что в графстве Сассекс, жил врач-акушер, но не простой, а выдающийся: в то время как в Англии 14 из 1000 женщин умирали в родах, у него, принявшего без малого две с половиной тысячи родов, погибли всего две пациентки. Звали его Гидеон Мантелл. В свободное от врачебной практики время он увлекался модной тогда геологией и увлек ею жену.
Однажды, пока наш доктор навещал пациента, его супруга, чтобы скоротать время, отправилась погулять по окрестностям и нашла прелюбопытный зуб, выглядевший, как зуб травоядного, но колоссальных размеров. Мантелл был уверен, что находка относится к мезозойской эре. Он показал интересный артефакт коллегам-ученым, но те его проигнорировали, а знаменитый Кювье решил, что зуб принадлежал носорогу. Впрочем, доктор продолжал гнуть свое: зуб и другие найденные им остатки принадлежали гигантскому травоядному ящеру. Однако даже проведенное им в районе обнаружения находки исследование скальных отложений не убедило членов лондонского Геологического общества — отчасти по причине снобского высокомерия последних: дескать, что может знать о геологии не кончавший университетов сын неграмотного сапожника; отчасти потому, что все крупные современные рептилии — крокодилы, анаконды, комодские вараны — хищники; представляете теперь вызванный находкой Мантелла когнитивный диссонанс в ученых головах?
Тогда наш герой отправляет французу Кювье — одному из главных авторитетов геологической науки той поры — новую порцию ископаемых зубов и материалы проведенного им исследования и уговаривает того подумать еще раз. Невероятно, но факт: французский savant не только письменно признает свою былую неправоту, но и поддерживает догадку Мантелла о том, что речь идет о прежде неизвестном науке животном, травоядной рептилии.
Однако одних только слов мэтра было недостаточно; в конце концов, о травоядных ящерах что вымерших, что современных в Англии тогда было практически ничего неизвестно. Отправившись в Хантерианский музей, Мантелл обнаружил там зуб современной игуаны — и его посетило озарение: он представил себе гигантскую — длиной около 30 метров — игуану и назвал этого великана игуанодоном.
В 1825-м ученый опубликовал книгу о своем открытии (Notice on the Iguanodon, a Newly Discovered Fossil Reptile, from the Sandstone of Tilgate Forest, in Sussex) и, вероятно, в отместку так долго третировавшему его Геологическому обществу выступил с докладом в еще более престижном Королевском обществе, членом которого вскоре был избран.
Цена успеха
За долгожданные признание и успех Мантеллу пришлось, правда, заплатить немалую цену. Почувствовав себя в родном Льюисе слишком далеко от цивилизации, он перебрался в Брайтон. Однако ему не удалось убедить ни тамошних докторов в том, что он не собирается конкурировать с ними, ни пациентов в том, что со всеми своими геологическими изысканиями сможет уделять им достаточно времени. В общем, с медицинской практикой в приморском городе у него не сложилось настолько, что ради спасения семьи от банкротства городские власти предложили доктору устроить в его доме музей с входной платой в 1 шиллинг (половина дневного заработка рабочего или слуги). Музей оставил Мантеллу всего одну комнату, так что жене и детям пришлось искать себе другое жилье. В 1839 году терпение супруги ученого лопнуло, и брак распался. Вскоре после этого один из их сыновей эмигрировал в Новую Зеландию, а одна из дочерей умерла от туберкулеза. Музей тоже не оправдал возложенных на него надежд, и в итоге выдающийся ученый, популярнейший лектор и публицист вынужден был продать свою коллекцию ископаемых и перебраться в Клэпем на юге британской столицы.
Но удары судьбы продолжали сыпаться на бедного палеонтолога. Попав в ДТП, он сильно повредил позвоночник и постоянно мучился от болей. Это происшествие стоило ему в конце концов жизни: в 1852 году, случайно приняв слишком большую дозу обезболивающего, Гидеон Мантелл умер.
Наследие Гидеона Мантелла и украденные лавры
В сентябре 1829 года Мантелл сделал такую запись в дневнике:
Я въеду на спине своего игуанодона в храм Бессмертия» («I shall ride on the back of my Iguanodon into the temple of Immortality»).
Его слова оказались пророческими. Правда, коммерческую выгоду от мантелловского ящера получил его враг и многолетний оппонент Ричард Оуэн, фактически присвоивший себе доисторических чудовищ, придумав всем теперь известное слово «динозавр».
Через два года после смерти Мантелла в Crystal Palace Park состоялось открытие выставки выполненных в натуральную величину моделей известных на тот момент древних ящеров. Под строгим надзором Оуэна — кстати, Мантелл отказался консультировать скульптора из-за коммерческого характера проекта — Бенжамин Уатерхаус Хокинс создал ихтиозавра, плезиозавра, птеродактилей, мегалозавра, игуанодона и гилеозавра с железными скелетами и плотью из кирпича и бетона. Мантелловский игуанодон был похож на большущего носорога, хотя его первооткрыватель доказал, что передние лапы зверя были короче задних.
31 декабря 1853 года в ознаменование окончания работ и в рекламных целях был устроен торжественный банкет, приглашения на который получили в частности натуралист Эдвард Форбс, орнитолог Джон Гулд, геолог Джозеф Прествич и, конечно, редакторы ведущих газет. Это был, пожалуй, самый необыкновенный ужин в истории, ибо гостей усадили за стол внутри одного из экспонатов! «Панч» писал:
Миру научной гастрономии будет интересно узнать, что профессоры Оуэн и Форбс в компании других джентльменов общим числом 21 на днях исключительно вкусно поужинали в желудке игуанодона в саду Хрустального Дворца в Сиденхеме. Мы поздравляем честную компанию с удачей жить здесь и сейчас, ибо в более раннюю геологическую эпоху, они, вероятно, оказались бы внутри игуанодона без ужина».
Профессор Оуэн — он же «Ньютон естественной истории» и «британский Кювье» — вполне красноречиво сидел во главе стола, там, где у настоящего игуанодона располагался мозг. Что касается первооткрывателя ископаемого ящера, он удостоился памятной таблички на стене окружавшего модель тента.
Послесловие
В 1878 году бельгийские шахтеры раскопали первые несколько полных скелетов игуанодонов. Их изучение показало, что выступ на морде зверя, который Мантелл, а за ним Оуэн и Хокинс посчитали рогом, на самом деле был большим пальцем. Однако несмотря на это открытие и имея в запасе до смерти целое десятилетие, скульптор ошибку так и не исправил.
Добавить комментарий