Задавались ли вы когда-нибудь вопросом, что за книгу держит в правой руке принц Альберт, восседая в центре возведенного в память о нем королевой Викторией мемориала? Это каталог Великой выставки 1851 года, одного из главных достижений принца-консорта, которая состоялась буквально в нескольких шагах отсюда.
Миссия невыполнима
Британцы не были первыми, кто додумался выставлять на всеобщее обозрение достижения народного хозяйства. В 1844 году в Париже на подобной выставке — правда, исключительно товаров местных производителей — побывал Генри Коул, госслужащий, который обеспечил себе место в Истории, изобретя рождественскую открытку. Загоревшись идеей устроить нечто подобное, но на подобающем империи уровне, в Лондоне, он смог заразить энтузиазмом самого принца Альберта. 11 января 1850 года состоялось первое заседание комиссии Великой выставки промышленных работ всех народов (the Great Exhibition of the Works of Industry of All Nations), на котором была назначена дата ее открытия — 1 мая следующего года.
За пятнадцать с небольшим месяцев предстояло решить массу организационных вопросов, включая создание выставочного павильона. Как водится, устроили конкурс, но все 245 представленных дизайн-проектов были забракованы как неосуществимые.
В строительный комитет выставочной комиссии входили четыре человека. Из них лишь 30-летний Мэтью Дигби Уайетт был архитектором по образованию; правда, на тот момент он еще никак не проявил себя в этой ипостаси и пока зарабатывал на жизнь писательством. Инженер Чарльз Уайльд занимался проектированием кораблей и мостов. Оуэн Джонс был дизайнером интерьеров. И лишь у Изамбарда Кингдома Брюнеля был за плечами опыт реализации проектов подобного масштаба.
На четверых они не сообразили ничего лучше, чем увенчанный железным куполом мегасарай. Даже просто раздобыть требовавшиеся на его сооружение 30 миллионов кирпичей в заданные сроки представлялось едва ли возможным. Вопросом же, кто по окончании выставки будет заниматься демонтажом этого левиафана и что делать с таким количеством использованного кирпича и монументальным куполом, кажется, никто из «могучей кучки» не задавался.
Cпросите Пакстона
Спасение пришло откуда не ждали. Джозеф Пакстон, главный садовник в поместье Чатсуорт герцога Девонширского, узнав, что организаторы Великой выставки зашли в тупик, предложил их вниманию вариацию на тему теплиц, коих он к тому времени уже построил для своего работодателя немало. Проект не соответствовал ни одному из официальных требований к выставочному павильону, включая главное, — его автор не был архитектором и не имел опыта строительства столь грандиозных сооружений.
Опасениям, которые вызвала идея Пакстона, было несть числа: одни боялись, что внутри будет слишком жарко; другие — что под действием солнечного тепла железный каркас деформируется и стеклянные панели обрушатся на головы посетителей; третьи — что эта довольно ненадежная на вид конструкция не устроит под напором ветра. Однако людей викторианской эпохи отличала готовность рисковать и рисковать по-крупному — поколебавшись несколько дней, строительный комитет Выставки дал-таки проекту Пакстона зеленый свет.
Главным достоинством здания, с легкой руки колумниста «Панча» Дугласа Джерролда прозванного Хрустальным дворцом, было то, что его можно было сравнительно легко и быстро собрать (а по окончании выставки разобрать) из заранее изготовленных элементов.
Всего пару десятилетий ранее идея Пакстона отправилась бы либо в архив, либо в мусорную корзину по причине своей нереализуемости. Однако к 1850 году прежде такой трудоемкий, а потому дорогой материал, как стекло, стал гораздо доступнее. Во-первых, за двенадцать лет до этого было изобретено листовое стекло; во-вторых, в 1845 году стекло перестало облагаться акцизом — в результате этих двух событий его цена снизилась более чем вдвое.
Собор святого Павла в свое время строили 35 лет. На возведение Хрустального дворца ушло около 35 недель. Один из авторов «Панча» лишь отчасти в шутку предложил правительству поручить Пакстону спроектировать хрустальный парламент: на тот момент новое здание Вестминстерского дворца взамен сгоревшего в 1834 году строилось уже целое десятилетие — и было ой как далеко от завершения. А в народе, когда речь заходила о неразрешимых проблемах, стали говорить «спросите Пакстона».
Витрина промышленной революции
Выставка открылась в строго в назначенный срок — в полдень 1 мая 1851 года — с благословения самой королевы Виктории, которая была от нее в таком восторге, что, по некоторым подсчетам, побывала в Хрустальном дворце более трех десятков раз.
Спроектированный Пакстоном выставочный комплекс был без преувеличения чудом инженерной мысли, поражавшим воображение современников; но и выставленные в нем экспонаты производили на посетителей впечатление не менее сильное. Несмотря на первоначальный замысел и название, по факту Выставка стала главным образом витриной для достижений принимающей стороны: из 100.000 экспонатов более половины представляли Британию и Британскую империю.
Чего здесь только не было! От печатного пресса, который за час выдавал на-гора 5000 экземпляров The Illustrated London News, ножа с 1851 лезвием, мебели, вырезанной из цельных кусков угля (исключительно ради того, чтобы показать, что это возможно), до складных пианино, «осязаемых» чернил для слепых и модели подвесного моста через Ла-Манш. Однако наибольшей популярностью у посетителей пользовались чучела животных, оформленные в живописные композиции вроде котят за чайным столом и бреющейся лягушки, и крупнейший в мире алмаз Кохинор (последний, увы, стал источником сплошного разочарования: из-за неудачной огранки даже дюжина газовых рожков не могла заставить его сверкать; впоследствии он был огранен заново, после чего от первоначальных 200 каратов осталось чуть больше половины, и украсил собой корону британского монарха). По подсчетам The Times для того, чтобы увидеть все эти чудеса и прихоти человеческого гения, требовалось двести часов.
Заморские чудеса
В Выставке приняли участие 34 государства. От них требовалось лишь оплатить доставку экспонатов к месту назначения. Конгресс США посчитал участие в Выставке слишком обременительным для казны, так что деньги пришлось собирать частным образом. По прибытии американских экспонатов в Лондон выяснилось, что этих средств недостаточно ни для того, чтобы оплатить их доставку из порта в Хрустальный дворец, ни уж тем более чтобы оформить стенды и обслуживать их в течение пяти месяцев. Позора удалось избежать лишь благодаря жившему в Лондоне американскому филантропу Джорджу Пибоди, но, как пишет Билл Брайсон в «Краткой истории быта и частной жизни», «это еще более укрепило и так почти повсеместное мнение о том, что американцы — всего лишь милые дикари, еще не готовые выступать на международной арене». Однако когда американский выставочный стенд открылся таки, скептики были посрамлены: оказалось, что по части скорости, четкости и надежности заокеанским машинам просто не было равных.
Экспонаты из России опоздали к открытию Выставки из-за сложной ледовой обстановки на Балтике, но зато в полной мере оправдали затянувшееся ожидание: среди них была пара дверей из малахита, над которыми три десятка (крепостных?) мастеров работали день и ночь в течение года, фарфоровые и малахитовые вазы в два человеческих роста, меха, сани и казачьи доспехи.
Культуру — в массы
Место в Истории Великой выставке обеспечили еще и… инновационные общественные уборные. К услугам посетителей были туалеты со смывом — роскошь, в те времена доступная лишь очень состоятельным людям, — полотенца, расчески и даже услуги по чистке обуви; и все — за один пенни (отсюда эвфемизм to spend a penny). По необходимости и из любопытства за время работы Выставки этот санитарно-гигиенический аттракцион посетили более 827 тысяч человек.
Еще одной чертой, отличавшей Выставку 1851 года от ее предшественниц, была ее демократичность: двери Хрустального дворца были открыты буквально для всех — от королевы до простолюдинов, с легкой руки У.М. Теккерея получивших коллективное прозвище ‘the Great Unwashed’. Кстати, по этой причине напуганные недавними народными восстаниями европейские монархи сочли за лучшее отклонить приглашение принца Альберта и остаться дома.
Впрочем, на популярности Выставки это никоим образом не сказалось. Хрустальный дворец был набит битком с момента открытия в 10 утра (полудня по субботам) и до закрытия в 6 вечера. Входная плата сначала составляла £3 для джентльменов и £2 для дам. С 24 мая народные массы могли посетить Выставку всего за шиллинг. Для тех, кому, как королеве Виктории, одного визита оказалось мало, были введены абонементы. Работодатели предоставляли своим работниками отгулы, чтобы те могли посетить событие, которое поставило на уши буквально всю страну. Турагент Томас Кук привозил сюда провинциалов на экскурсии целыми поездами, а одна старушка по такому случаю пришла в Лондон пешком из Пензанса — чем заслужила свою минуту славы.
Наследие 1851 года
В общей сложности с 1 мая по 11 октября, когда Выставка закрылась, ее посетили более 6 миллионов человек. Она не только полностью окупила все затраты, но и принесла прибыль, которой хватило на покупку 30 акров земли в Кенсингтоне и создание т.н. Альбертополиса.
Хрустальный дворец так всем полюбился, что вполне мог остаться в Гайд-парке надолго, если бы удалось найти ему применение по окончании Выставки. Однако в итоге его перенесли в Сиденхем на юге столицы, где он был собран заново — не без труда, так как стоял теперь на склоне и удивительным образом «подрос».
В ночь с 30 ноября на 1 декабря 1936 года викторианское чудо сгорело. Сегодня о нем напоминают лишь остатки фундамента, название этой части Лондона, известной теперь как Crystal Palace, и кованые ворота, когда-то оформлявшие вход на Выставку, а теперь отмечающие небольшой участок границы между Гайд-парком и Кенсингтонскими садами.
Добавить комментарий